— Двоим здесь делать нечего.
Тут не было ничего удивительного. Франсуа и Дюгон никогда не симпатизировали друг другу. Может быть, потому, что были очень непохожи. Редактор рубрики происшествий был приземистым и полноватым, а специалист по футболу — высоким и сухощавым. Дюгон постоянно искал крупное «дело», которое наконец могло бы прославить его перо и подтвердить право на место, соответствующее его достоинствам. За двадцать лет работы у него накопился изрядный запас желчи, и его бесило то равнодушие, с которым товарищ по редакции воспринимал свою известность.
— Может быть, ты считаешь, что сумеешь добиться большего?
Он показал на двух здоровых парней в рубашках с изображением летящего супермена — они поигрывали мускулами по другую сторону узорчатой решетки.
— Вентёй попробовал залезть потихонечку. Привет, Урго.
У одного из журналистов, томившихся рядом, на скуле красовался наклеенный крест-накрест лейкопластырь.
— Насколько я понимаю, вас не пускают к Малитрану?
Гот излил свою досаду.
— Этот мерзавец передал нам через своего человека, что считает неуместным делать какие-либо заявления до похорон, которые должны состояться в понедельник… Но нам надо зарабатывать свои бабки, поэтому…
Из дома вышла служанка, неся стаканы и две бутылки розового вина на подносе, и направилась вниз по аллее. Дюгон, склонный все видеть в мрачном свете, пробормотал:
— И в довершение всего он имеет наглость предлагать нам пить его отраву.
Проникновенные, волнующие аккорды великолепной «Концертной симфонии» Моцарта наполняли гостиную. Слишком глубокая, чтобы ее можно было переложить на современный манер, она смогла избежать той участи, которая постигла произведения великого маэстро из Зальцбурга, превращая их в музыкальный фон для ресторанов, гостиничных вестибюлей или, еще хуже, общественных туалетов.
Устроившись на спинке кресла, где Франсуа пил приготовленный по-итальянски кофе (три глотка концентрированного напитка в крошечной чашечке), Були тер лапой у себя за ухом с бесстрашием канатоходца, который чувствует себя как дома, вися над пропастью.
Рошан не задержался у ограды холма Луветьер,[12] названного так потому, что последний опустошитель местных стад был убит здесь вскоре после окончания войны 1914 года. Теперь он пытался объяснить самому себе, почему же ему так не хотелось сообщать Дюгону подтвержденную мэром-депутатом новость о финансовой ревизии в клубе. Конечно, это было изменой корпоративному духу. Даже если многое их разъединяло, они все-таки работали в одной редакции. Хотя Дюгон и был ему неприятен, этот «брюзга» (так прозвали его секретарши за постоянные придирки) все-таки был профессионалом. Он быстро выжал бы все из этой информации, подчеркнув скандальные моменты, способные увеличить тираж газеты. И в случае необходимости употребил бы сослагательное наклонение, чтобы не навлечь на себя судебное преследование за клевету.
Может быть, именно это всемогущество газет, которым достаточно поместить на первой странице имя подозреваемого, чтобы общественное мнение уже считало его виновным (даже если потом где-то внутри номера появится маленькая заметка, снимающая все подозрения), внушало больше всего отвращения Рошану. Журналисты типа Дюгона похожи на линчевателей. Это отнюдь не те, кто ищет правды любой ценой. К последним Франсуа отнес бы, наверное, Доминик Патти: в конце концов, думал он, ее усилия достойны похвалы, коль скоро направлены к высокой цели.
Чтобы не углубляться больше в эти лестные для журналистки «Франс-3» размышления, не столь уж свободные от влияния ее внешности, он приготовил себе вторую чашку кофе и поискал иные оправдания своему отступлению от редакционных правил.
Найти их было нетрудно. Деятельность французских футбольных клубов все еще регулировалась законом 1901 года, который запрещал получать прибыль обществам, созданным не для извлечения дохода. Словно футбол все еще оставался только делом любителей. Французские клубы оказались в худшем положении, чем иностранные, функционирующие, как настоящие коммерческие компании. Вопреки устаревшему законодательству, это было вполне логично, ибо забивать голы стало профессией и деньги хлынули на футбольное поле.
