Полуослепший, он идет, спотыкается, падает, снова идет, шатаясь, не разбирая дороги. Дым ест глаза. Осинский стискивает зубы. С каждым новым шагом он теряет силы. Волосы, лицо, гимнастерка — все в крови.
Уже видна полуразрушенная колокольня.
«Там штаб... Там санчасть... Там свои...»
Вот, наконец, деревня.
Его встречают полковые шоферы.
— Пить... Пить... Пить...
Глава девятая
В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ
— Пить...
Он жадно прильнул к котелку, протянутому шофером.
— Идем в санчасть, скорое в санчасть, сынок...
Для операции в санчасти не было условий. Обрубок обмотали сверху бинтом, извлекли осколок из века, промыли глаз, перевязали бок. Стало чуть легче.
— Сейчас отправим вас в полевой госпиталь. Это совсем рядом.
— Хорошо.
Осинский сел в грузовик рядом с водителем. Машина тронулась по изуродованной асфальтированной дороге. Ехать было трудно: навстречу шла и шла пехота, медленно катились пушки. Грузовые машины двигались сплошным потоком. В них солдаты с автоматами, какой-то груз, тщательно укрытый брезентом.
— «Катюши»... — сказал водитель. — Не волнуйся, сынок, скоро приедем, немного осталось.
Машина остановилась у большого дерева. На прибитой к нему фанерке было написано «Санбат». На тропинке их встретил врач.
— Не повезло вам. Госпиталь уже снялся, выехал ближе к передовой. Наступление, сами понимаете. Медоборудования нет. Я один остался. Жду машины.
— Что же делать?
— Километров через десять другой госпиталь. Поезжайте туда. Сильно болит?
— Адски. Сделайте хоть что-нибудь, чтобы уменьшилась боль.
— Сколько времени под жгутом?
— Уже давно.
— Необходимо снять жгут. Иначе произойдет атрофия. А там и гангреной пахнет.
Врач снял жгут. Хлынула кровь. Стало немного легче.
— Пить... Дайте пить...
— Вот, выпей.
— Еще...
— Пить много не надо. Сейчас сделаю слабую повязку, и поезжайте. Скорей поезжайте!
Машине пришлось долго стоять у развилки, пережидая большую колонну танков. Грохоча, они шли мимо, обдавая горячим ветром, горьким запахом бензина и металла. Следом за танками появились мощные «студебеккеры». К ним были прицеплены и длинноствольные орудия и тяжелые минометы с поднятыми в небо жерлами. В клубах пыли потонула фигурка регулировщицы с красным флажком.
— Смотри, сынок, силища-то какая, силища-то! — воскликнул водитель. — Артиллерии-то сколько! Мать честная! Что делается!
Регулировщица махнула флажком — машина тронулась.
— Потерпи еще маленько, сынок. Я аккуратно поеду. Скоро будем.
Брезентовые госпитальные палатки стояли на опушке леса, неподалеку от выжженной деревушки, в которой чудом уцелели две хатки да банька.
На шинелях и прямо на траве, под тентами и под открытым небом сидели и лежали раненые. Особенно много их было у входа в хирургическую палатку с небольшими целлулоидными окнами.
Время от времени полог приподнимался, и две санитарки в забрызганных кровью халатах выносили раненых. Их укладывали на подводу и увозили в деревушку.
— Ты подожди, я сейчас, — сказал водитель и нырнул в палатку.
Осинский опустился на траву у заднего полога рядом с двумя ранеными. Мучительно болел обрубок. Подняв его вверх, он прислонился спиной к дереву.
— Что, легче так? — спросил первый раненый.
— Легче, — сквозь зубы ответил Осинский.
— Точнісенько, як міномет, — сказал второй.
Осинский застонал. И тут же, словно в ответ, из палатки послышался громкий, истошный вопль. Осинский даже вздрогнул, подумал, морщась от боли:
«Скорей бы уж...»
— Ишь, как его, сердешного, раздирает, — сказал первый.
— Буде роздирати, як тобі у рану бензину будуть наливати, — ответил второй.
— Очумел, что ли, облоум? Какого бензину?
— Звичайного. На якім авіація літає, бачиш? — указал на небо второй. — Лікарки тут бензином рани промивають. Точно! Нехай мене бог покарає!
— Ну и пускай. Какая разница? Значит, так надо.
— Що вони, баби, там разуміють. Він же ядовитий, той бісів бензин!
— Ты с которого года чокнутый? А?
— 3 якого і ти, — ничуть не обиделся украинец. — Якась бабья лікарня. Перший раз бачу. Прохвессорша ріже — баба. Усі лікарі — баби. А що вони можуть?
— Могут, не волнуйся.
— Брось. Ничего баби не можуть. Правда, хлопці?
