— Подкалиберным!
Много танков уже горит, некоторые повернули обратно, но три прорывают оборону и двигаются вперед.
«Дело плохо... Сектор обстрела у нас только вперед... Стрелять назад невозможно...» — быстро соображает Осинский и приказывает, указав па тропинку в жнивье:
— Выкатывай!
Пушка тут же застревает правым колесом в воронке от снаряда.
— А ну, взяли!
Пока расчет возится с пушкой, первый танк, обогнув холм, скрывается во ржи.
— Ушел, подлец! Три-четыре! Взя-а-ли!
Еще несколько мучительных усилий, и пушка, наконец, стоит на нужном месте. Солдаты втискивают сотники в землю. Теперь можно стрелять.
— Заряжай!
— В панораме прицела второй танк.
Выстрел. Снаряд угодил в цель. Танк пылает.
Третий танк загорается с пятого снаряда.
— Ура!
Забыв об опасности, солдаты готовы плясать от радости.
Но что случилось с Иваном Ивановичем? Почему лицо его перекосилось от ужаса? Почему он так кричит? Куда показывает? Что там, налево?
Осинский оборачивается.
Метрах в пятидесяти словно из-под земли вырос танк. Тот самый, первый. Грязно-серый, пыльный, огромный, стоит он в горящей золотой ржи, освещенный ярким солнцем.
Осинскому даже кажется, что он видит, как идет дымок из его длинной пушки. Выстрела он не слышит. Резким движением поворачивается вправо, чтобы развернуть пушку на танк, и чувствует удар по руке. Чуть выше локтя. Кажется, что по руке ударили палкой.
«Что за черт?»
И тут же его оглушает взрыв, сильной волной воздуха отбрасывает в сторону.
С неестественно громким треском разрывается тонкий ремешок каски, и она, сорвавшись с головы, летит, словно легкая панама, подхваченная ветром.
Тело изранено мелкими осколками, но Осинский не чувствует боли. И не замечает, что из полуоторванного чуть ниже локтя левого рукава гимнастерки обильно, толчками сочится кровь.
Снова грохочут снаряды, все явственней доносится отвратительный скрежет гусениц.
«Надо повернуть пушку... Надо стрелять...»
Он вскакивает с земли. Вот и маховики. Резко схватив правую рукоятку, он пытается взяться за левую и поначалу не может понять, почему это ему не удается. И вдруг нестерпимая боль в левой руке застилает сознание.
«Рука! — ударяет в голову страшная мысль. — Оторвало руку!»
Тело становится ватным, он покачивается, обессилев, кружит на месте, вот-вот упадет. Глаза заливает кровь, и все-таки Осинский успевает заметить мертвого, полуголого Ивана Ивановича. Мариец лежит в пыльной траве. И кажется, будто срезанное осколком лицо его растет прямо из земли. Совершенно белое. Как гипсовая маска. Как посмертный слепок.
«Снаряд угодил прямо в расчет... — вспоминает Осинский. — Я стоял у наводки... остальные справа...»
Он приподнялся, повернулся к танку, грозя ему кулаком. И закричал — яростно, негодующе, до хрипоты в горле:
— Фашисты! Собаки! Гады!
Начинает стрекотать пулемет. Осинский видит, как прямо от танка на него идет цветной трассер. Но он продолжает кричать исступленно, злобно. Землю вокруг него вспарывают пули...
«Тик-так... Тик-так... Тик-так...» — все громче и громче доносится откуда-то снизу.
«Часы, что ли?.. Нет, не может быть... Они же во ржи... На руке... Это так громко пульсирует кровь... Конечно... Вон как хлещет... Надо остановить ее... Немедленно... Иначе смерть... Надо найти жгут...»
Он оглядывается, замечает в граве длинную змейку красного телефонного кабеля, бредет к нему Сев рядом, с трудом перекусывает кабель, берет один конец в зубы, а другой в руку и туго обматывает обрубок выше локтя.
«А моя рука валяется там, во ржи... Валяется теперь ненужная, с часами на запястье... Сколько же они будут идти? Я заводил их перед второй атакой... Они громко тикают... И долго будут еще тикать там, во ржи... На мертвой руке... Словно живые...»
Взрыв обрывает лихорадочный бег мыслей. Это танк прямой наводкой ударил в пушку. Летят вверх искореженная сталь, комья земли.
Танк поворачивается и уходит. Сразу же наступает тишина.
Осинский поднимается и устало движется к прежней огневой позиции. Вокруг ни души. Орудия полка далеко впереди. Пехота давно ушла.
Окоп пуст. Нужно идти в тыл, в санчасть. Идти скорее. Но силы иссякли. Все же он встает и, поддерживая все еще кровоточащий обрубок правой рукой, входит по грудь в высокую рожь.
