Пассажир без билета - страница 80

К столу подвезли пустую коляску

— Что вы... Что вы... Я сам.

Он сполз со стола. Живот, ноги, грудь были залиты кровью. Волосы слиплись.

— Одеваться не надо. Отмоют тебя, чистое выдадут. Иди к подводе.

Вскоре тронулись в путь. На подводе лежали только тяжелораненые, а Осинский и еще несколько бойцов шли позади молоденькой медсестры, держась руками за телегу. Громко скрипели колеса. Босые ноги утопали в мягкой горячей пыли. Жарко припекало солнце.

— Ну що тебе укоротили, а, міномет? — неожиданно спросил с подводы украинец. — А мене, бачиш, як укоротили?.. Тільки ти щастливий... Одноруч... Без лівой руки прожити можно... Рука не біда... А от як я? Тепер без ног... Як мені прожити?.. Думав, хоть одну оставлять... Так ні... Отчекрижили... От і живи тепер...

Он выругался и заплакал. Слезы часто скатывались по его давно небритому, ставшему серым лицу.

И тут все услышали пока еще далекий, еле уловимый гул самолетов. Раненые приподнимались на телеге, опирались на руки, вытягивали шеи, вглядывались в небо... Даже лошадь насторожилась, запрядала ушами, тревожно заржала.

— «Юнкерсы», — определил возчик.

— Точно, «юнкерсы». Опять на Курск... Как вчера...

— Сколько же их, братишки? С полсотни, поди.

— Густо идут, паразиты.

Чернокрестные бомбардировщики шли ровно, тяжело и уверенно, словно ползли по небу, не обращая внимания на старания зенитчиков.

— Прямо на нас идут.

— Нужны мы им. Дальше летят!

— На нас, говорю.

— Не дрейфь. Будут они на нас, на калек, бомбы тратить... Видно же им сверху, что мы Красный Крест.

Три хвостовых бомбардировщика неожиданно оторвались от ровного строя. В лучах закатного солнца на миг сверкнули их пропеллеры. Машины угрожающе накренились, сменив прежний курс, упали на крылья, пошли в пике. И вот только теперь все осознали, что случилось.

— Воздух! — пронзительно крикнул возчик.

Его крик тут же потонул в оглушительном, надрывном вое: пикировщики для устрашения включили сирены.

И вой этот холодил в жилах кровь, заставлял всех дрожать мелкой, щенячьей дрожью. С визгом и ревом рвались бомбы. Неслись крики:

— Что вы делаете? Мало, что мы калеки!

— Мы же больные! Безоружные!

— Пощадите!

— Звери! Звери!

Первым, бросив вожжи, метнулся в щель у дороги возчик, за ним несколько легкораненых, следом Осинский.

Украинец, забыв, что он без ног, хотел вскочить, рванулся с телеги, взвыл дико, не по-человечески, упал рядом с колесом, разом умолк.

Люди в укрытии не видели этого. Они лежали, но смея поднять головы, боясь пошевелить пальцем, уткнувшись в землю, безнадежно считая, что все кончено. Взрывы обрушивали на них комья земли, тучи песка.

«Уцелеть там... в той бойне... Столько испытать... Выстоять... вынести операцию... и вот теперь погибнуть... так нелепо...» — думал Осинский, ощущая лютую, звериную ненависть к немцам.

«Эта бомба мимо... А вот сейчас будет конец, это уж точно... Вот-вот... Сейчас... Нет, и эту пронесло... Миновало... Слава богу...»

Но вот бомбы рвутся уже не над самыми головами, а где-то левее. И у всех появляется робкая надежда. Люди еще боятся поверить этому, но гул удаляется.

«Пронесло... Живы! Живы! Живы!»

В этот момент Осинский потерял сознание. Когда он очнулся, то увидел рядом с собой на полу кусок подпилка, голыш, мундштук от трубы.

«Что это за вещи?.. Ах, это же моя «катюша»... Мое кресало... Конечно... Вот и фитиль лежит рядом с мундштуком».

— Очнулся? Как себя чувствуешь? Вот и хорошо. Видишь, все вещи тебе привезли... И бумажник и рисунки...

— Сестра, дай пить...

— Пей, милый, пей...

— Теперь закурить, если есть...

— Есть, есть. У нас все есть...

Санитарный эшелон прибыл на Савеловский вокзал рано утром. Осинский добирался до цирка пешком. Он не торопился, шагал размеренно, худой, небритый, с ввалившимися глазами.

Уже виден театр Красной Армии. Школа. Вокруг новобранцы с вещевыми мешками, значит в ней по-прежнему призывной пункт.

А на Цветном бульваре все как прежде: замаскированные аэростаты, зенитки. Вот он, цирк. В ста шагах. Осинский остановился, не решаясь двинуться дальше.

«Может, повернуть?.. Уйти назад?.. Куда? Все равно куда... Нет, так нельзя... Раз решил вернуться, значит надо вернуться... Не один день решал, не одну ночь в госпитале не спал. А вдруг начнут жалеть? Кому я нужен такой...