— Да что там, что ты несешь? — всполошился, предчувствуя недоброе, Иванов.
Корелов глянул на него бесцветными пустыми глазами:
— А, вот видишь, видишь...
Теперь он дотянулся до кисета, просыпая на клеенку табак, набил маленькую трубочку.
— Ну? — повторил Иванов.
— Грешен я, — вдыхая дым и натужно похрипывая горлом, но уже поспокойнее произнес Корелов. — Ослепила меня ненависть, истинно так... Слышал, поди, разговорчики шли о том, что дивы поселились в мечетях? Было такое. Вмазывал я в купола бутыли — осторожненько, так, чтобы никто не видел. Хитрая это штука... Раз мастер мне, еще до войны, такую же дрянь подбросил. Не доплатил я ему — вот и наставил он бутылей разного калибра под самым карнизом. Как ветер — так и воет, так и воет... Да еще протяжно, да еще на разные голоса... Грешен я, Иван Андреевич, грешен. Только две бутыли и вмазал...
— Дурак! — багровый от гнева, сорвался с кресла Иванов. — Да ты что, в своем уме?!
Корелов медленно покачал головой.
— Не кричи, батюшка, сам каюсь, сам отвечать буду...
— «Сам отвечать», — передразнил его елейным голоском Иванов. — А мы все?! А наше дело?!
— Так ведь ненависть... ненависть, стерва, попутала. А так бы я разве... Так бы я ни за что не посмел, вот те крест...
— Набожная скотина! — выругался Иванов. — Рассказывай, как все случилось. Кто наколол-то?..
— Каримка, опять же Каримка, — оживляясь, произнес Корелов. — Ему старики пожаловались: так, дескать, и так, кричит, значит, нечистая сила. Вот и пошел он со своим дедом. И меня с собой прихватил. «Вы, говорит, Дмитрий Дмитриевич, хороший мастер, поможете нам разобраться в сложной ситуации». Я и согласился, а у самого душа в пятках. «Ну, думаю, крышка, пропал ты, Корелов, ни за понюх табаку». Пришли, пошарили по стенам, поднялись на купол. Минут двадцать лазили — ничего. У меня уж и от сердца отлегло, как вдруг Каримка кричит: «Есть, нашел!» Ну, мы к нему. А он смотрит на меня этак испытующе и просит дать молоток. «Что такое?» — спрашиваю. А он — «Сами полюбуйтесь». Глянул, а из кладки горлышко моей бутылки торчит, на солнце поблескивает. «Матерь пресвятая, говорю, это что же творится, это как же раствор-то готовят?!» — «А раствор тут ни при чем, — отвечает Каримка, — тут, Дмитрий Дмитриевич, злой умысел, не иначе». Я, понятно, перекрестился. «Да кому же такое могло понадобиться?» — спрашиваю, а у самого душа в пятках. Как я с купола не свалился, ума не приложу...
— А было бы лучше, — буркнул Иванов.
Корелов проглотил твердый комок.
— Найдут? А? Как думаешь, Иван Андреевич?..
Иванов тяжелым шагом прошелся по веранде. Смутно сосало под ложечкой. «Ах, старый черт! И ведь надо же — в такое время!»
— Ты вот что, панику не разводи, — сказал он, наконец, останавливаясь возле кресла. — И ко мне не ходи. Людей не наводи на разные мысли... Лучше вот что скажи: кто там мастером на куполе?
— Турды.
— Вот с Турды пусть и спросится. А ты молчи, понапрасну в петлю не лезь. Она тебя и сама найдет...
Корелов пошевелил шеей, словно и впрямь на него уже набросили веревку.
— Ты на куполе-то как оказался?
— Вечером...
— Никто не видел?
— Кажется, нет...
— «Кажется», — зло сказал Иванов. — На такие дела нужно наверняка идти. А ты — «кажется»....
— Бес попутал, — снова начал жалостливо Корелов.
Иванов махнул рукой:
— Ступай. Да чтобы слова мои помнил. Ясно?
— Спасибо, батюшка, утешил...
— Ступай.
Корелов ушел, и страха сперва не было. Страх весь день ворочался где-то внутри. Поднялся он к вечеру — обволакивающий, цепкий. Иванов едва дошел до дому, задыхаясь, остановился у калитки. Не мог повернуть ключ, не мог войти во двор. Вспоминал события минувшего дня. А что, если Корелов, спасая шкуру, давно уже их выдал? Так ведь тоже бывает. И держат его на свободе как приманку — глядишь, и клюнет этакий сом, глядишь, и поймается на удочку...
Иванов оглянулся. Вот и постовой на углу смотрит как-то странно. Раньше всегда здоровался, а сегодня сделал вид, что не заметил. Иванов расшаркался за его спиной, а потом самому стало стыдно: господи, до чего только не доведет страх, чего доброго, сам пойдешь и скажешь — вот я, берите...
