„Что же?" (отвечали царские люди). „Но Божию дарованию, государю нашему
вольно и на вас милостивые .свои щедроты излияти, яко же и на прочих от Бога данных
ему людей под его царскую высокую руку".
В самом деле вся шляхта и мещане в Новегороде Северском и в Новгородском
повете, а равно так называемые Белорусцы, иначе Литовские люди, в Киеве, Чернигове
и других малорусских городахъ—о том только и говорили, „чтобы Господь Бог по их
желанию исполнил и учинил великого государя царем над обоими государствы, на
Московском и на Польском, и чтобы великое государство Московское и Польское были
заодно".
Донося об этом царю с привычною точностью, без какихлибо суждений,
пограничные воеводы передавали ходячий слух, будто бы даже „коснер (канцлер)
корунный, Юрьи Осолинской, в листах своих писал из Польши к новгородскому
полковнику, Понентовскому: Посполитая де Речь, государь, хотят быти под твоею
царьского величества высокою рукою и тебя, великого государя, царем иметь, и
Московскому Государству с Польским Государством заодно быть".
Как бы пи думал и в Москве о письменных сношениях „корунного коснера" с
пограничным офицером по такому важному предмету, но донесение царских людей
было принято, как дело серьезное. На обороте подлинника читаем помету: „156 (1648)
года июня в 13-й день. Государь слушал и бояре. Указал государь послать свою
государеву грамоту в Севск к воеводам: велеть за
т. ц.
23
178
.
рубеж послати нарочно, кого пригожь, и велеть проведать подлинно о всяких вестях
против сее отписки; а проведывать велет тайным обычаемъ".
Трудно вообразить контраст больше того, какой представляли . два соперничавшие
государства. Одно стояло на поблажливосте и снисходительности к преступлениям;
другое—на строгости и грозе. Однакож, в поблажливом государстве люди томились
бессудьом, и сама шляхта, орган законодательной власти, мечтала издавна о переходе
под строгое и грозное правление. Теперь, когда её желания, неведомо для неё,
приближались к исполнению, дух польской государственности высказывался, под
пером Адама Киселя, в такой форме:
„В нашем вольном народе" (писал он к царским боярам в апреле 1648 года) „ни
приказом, ни суровством, ни наказанием, ни смертию, точию разумом, вся лучшее
промышляюще во всем чине поставляются и утверждаются".
Но прославляемая Поляками национальная и общественная людность (слово
прекрасное) до того подрывала основы государственности, что Москаль, якобы
порабощенный царским деспотизмом, с высоты своего превосходства читал следующее
наставление „вольному народу", в лице его пограничного представителя, смоленского
лодвоеводия, который остановил было его в посольстве из-за домогательства взятки от
ехавшего с ним купца.
„Если бы мне купец и брат родной был, и я бы великого государя нашего дел и на
кровного своего, да и всего света на богатство не променял. То всех нас царского
величества подданных повинность, что дел его царских остерегать паче голов своих, а
не токмо что для своей корысти и пожитку государственным делам помешку делать,
как ныне подвоеводье делает для своей корысти и пожитку с таким великим
государственным деломъ".
И действительно, царское посольство, приостановленное смоленским
подвоеводием, долженствовало’разрешить в Москве вопрос: спасать ли Польшу на
краю гибели, или же оставить ее падать в такую яму, какую она рыла некогда под
ногами Москвы?
Между тем по путивльским, Чугуевским и белгородским „сакмамъ", или
сторожевым пунктам, где стояли стрельцы и заставные головы, меняясь одни с другими
„доезжими памятями",—с самого начала бунта Хмельницкого, козацкие забронники,
или, как их называли царские люди, воры Черкасы,и производили грабежи и разбои,
,
179
подкрадывались по-татарски к московским сторожам и к пограничным селам, в
числе пяти, двадцати и до двух сот человек, „нарядным деломъ", то есть в полном
вооружении; побивали сторожевых стрельцов, отнимали станичных лошадей, ружья и
всякую рухлядь. Иногда воры Черкасы появлялись одни, иногда—вместе с Татарами, и
это повторялось так часто, что по реке Северному Донцу и по соседней степи не было
за ними проезда. Даже те козаки, которые сидели пасеками с польской стороны по
