иерархиею, по словам польских просветителей, представляли „фурию, вечно
стремящуюся в Польшу®.***) С своей стороны и те, которые формировали мнения
общества московского, не щадили мрачных красок для изображения Польши, с её
панами, с её светскими и духовными властями В самом ужасном виде, как это делает и
современная нам велико-и малорусская беллетристика.
Но из областей, доставшихся Владиславу IV по Поляновскому миру, беспрестанно
бегали в зверскую Московию не только хлопы, но и шляхтичи, а из-за нового
московского рубежа уходило под власть „безчеловечных пановъ® такое множество
крестьян, что царское правительство нашлось вынужденным объявлять в пограничных
торговых местах, что тем боярским людям, которые вернутся на „старые печища®,
дана будет „воля®, то есть они, с по-
*) Седла, узды и проч.
**) Слова знаменитого проповедника, Фабиана Бирковского. ***) Слова того же
народного пророка.
176
.
томством их, будут жить не за боярами, а за государем. Существует в архивах
обширная переписка, относящаяся к удерживанью барских мужиков от переселения в
панские именья и вызова их обратно из польской Руси в московскую.
Выходит, что не таковы были московские порядки, какими их описывали польские
„народные пророки“ да наши козаки, и не таковы были паны Ляхи и Полякоруссы,
какими их изображают у нас историки да беллетристы.
Сами по себе это предметы мелкие, не удостоиваемые названия явлений
исторических. Но побега крестьян с обеих сторон и сношения по поводу этих побегов
между королевскими, крайне распущенными, и царскими, крайне исполнительными
властями, привели два соседния общества к мысли, которая осуществилась путем
войны, но могла бы осуществиться и без человеко-истребления, путем необходимости.
Королевские шляхтичи, в борьбе с можиовладством и продуктом его—разбойным
элементом, развившимся во всех сословиях и состояниях, завидовали обитателям
Царства Московского, которое наши монахи называли страною тихою, и в особенности
стали завидовать в то время, когда на престоле, поколебленном Иваном Грозным,
Борисом Годуновым и Василием Шуйским, воссел Алексей Михайлович Романов,
получивший от своих подданных прекрасное название Тишайшего Государя.
Хотя Владислав IV был очен популярен и не пренебрегал, во время вечной охоты
своей, гостить даже в хлопских избах; но польские „королята* (krуlewiкta), со всеми
партиями и беспрестанными ссорами, не давали покоя мелким землевладельцам, а
шляхетпые слуги их, их жолнеры козаки,—были, можно сказать, ордою, постоянно
буйствовавшею, как выражались они, в недрах государства (in visceribus regni).
Обижало мелкопоместную шляхту и то, что магнаты, при известной сноровке,
отхватывали ва свой пай громадные вотчины и королевщины (krуlewszczyzny), которые
должны были быть общим достоянием заслуженного шляхетства. Обижало и то, что
великие паны, получив за свои заслуги и без всяких заслуг, по десяти и более староств,
пускали в аревду Жидам не только села, но и пограничные замки, которые, в
жидовских руках, обращались в развалины, тогда как „рыцарская шляхта® могла бы
здесь быть на своем месте и, зарабатывая кусок хлеба, охранять край от набегов и
разбоев. Но всего больше жаловались мелкоцоместниви в Еоролевской Земле—на её
бессудяость.
.
177
В ответ на эти сетования и жалобы царские, должностные люди говорили им: „Наш
великий государь достоин содержати (кроме Московского) и множайшие царства и
власти. Наш государь его царьское величество зело к ратным людям милостив.
Даролюбивый у нас государь: жалует он имения и власти по достоинству. Суд у него
прав и непоколебим. Наш великий государь, царь и многих земель обладатель, имеет
мерило праведное, и многих скиптродержавных властодержателей (они были начитаны
в церковной письменности, и выражались в подобных случаях витиевато) его царьское
величество премудростью и храбростью превосходитъ".
„Вот еслибы нас привел Господь под царскую высокую руку!" (говорили царским
людям люди королевские по смерти Владислава ИУ). „Слышно у нас, что многие хотят
на польский престол звать вашего царя, как в старину призывали великого князя
литовскаго".
