желает мира и просит помилования, с тем чтоб его оставили при его правах. Он
говорил Собескому, что на челны дал ему деньги король, а на вопрос: зачем вы (козаки)
так поступили с Речью Посполитою? отвечал: „Я, с моим товариством!, был очень
огорчен, притеснен и обижен (utrapiony, uciњniony и ukrzywdzony), а правосудия найти
не мог. Набрался б (у нас) прошений к его королевской милости огромный короб, да
король его милость хоть бы и хотел явить правосудие, никто его у вас пе слушает (nikt
go u was nie sиucha): поэтому он велел нам добывать свободы саблею".
174
Собеский находился в плену у Хмельницкого пять дней и слышал между козаками,
что он сперва держал с асаулами своими тайную раду, а потом объявил пленникам, что
„вы, бедняки, называющиеся теперь шляхтою (wy, chudzi pachoиcy, со siк teraz њlacht№
chrzcicie), будете боярами, а только паны ваши будут шляхтою^ а король единою
главою, которого одного будем слушать и вы и все мы“.
Но Собеский не все еще высказал: остальное сохранил для более секретного
заседания (ad secretiorem sessionem), и до нас не дошла его тайна.
Так отразилось в центре Королевской Республики событие, повернувшее круто
судьбою Польши. Герой этого события, Хмельницкий, долго не двигался от Белой
Церкви. Неизвестно, с каким чувством смотрел он на беззащитную родину, кругом
пылавшую пожарами, кругом представлявшую сцены пленения, насилия, убийства. Но
она была беззащитна до такой степени, что Татары открыли в ней повсеместно базары,
на которых смелые купцы, и в особенности налетевшие из Московского Царства, вели с
ними и с их друзьями, козаками, обширную и разнообразную торговлю. Добытые без
труда изделия фабрик, ремесл и продукты сельского хозяйства продавались
добычниками за бесценок; а забираемые в ясыр люди вздешевели до такой степени, что
за одного коня Татарин давал шляхтича, или несколько мужиков. Окрестности
Махновки, Бердичева, Белополья, Глинска и Прилуки над Собом первые испытали
разницу между панским и козацким присудом^.
Зато другая половина Русского Света, во главе которой стояла Москва, начинала
уже возмещать грабежи, сделанные в ней, со времен оных, шляхетною и козацкою
Русью, натравляемою Поляками,—возмещать, покамест, руками только своих торговых
людей,—так что и сокровища царской казны, и раки московских чудотворцев обещали
вернуться, если не в прежнем, то в превращенном виде на Север, где столько времени
хозяйничала козакошляхетская орда, устремляемая к сердцу вашего расторгнутого
отечества римскою политикою Польши. Сама судьба, повидимому, благоприятствовала
восполнению ущерба, причиненного Полякоруссами Москворуссам. В Козацкой
Украине, как и в Крыму, был тогда голод, и царь Алексей Михайлович повелел
вывозить в единоверную страну хлеб, соль и всякие товары. Таким образом
москворусские драгоценности возвращались теперь домой за москворусские продукты
первой необходимости.
.
175
Когда скончался потаковник беспощадной Самозванщины, Сигизмунд III, Поляки
нарядили его в „привезенную из Москвы тяжеловесную корону®, слишком
тяжеловесную, по слову поэта, даже и для такой головы, которая основала было в
Москве новую династию; а кто может сказать, из чего делались драгоценные панские
ржонды *), которыми щеголяли ренегаты русского элемента Потоцкие, Сенявские,
Собеские? Теперь добыча кровавого меча и жадных рук начала возвращаться вспять,
между тем как Татарокозак „так внезапно, так тяжко растоптал польскую славу и
польское отечество®. Два народа, простиравшие виды на господство между морей и
океанов, вступили в новый период соперничества.
В то время, когда на татарских пограничьях польскорусского государства
происходили действия разрушительные, общественный организм государства
москворусского устремлял все еще свежия сиды свои к целям строительным.
В Польше, как мы знаем, проповедывалось так называемыми даже и в наше время
народными пророками,—что „это дикие звери, которые живут только ночью®**), и
такое определение относилось не столько к Москалям чернорабочим, торгующим,
воинствующим, сколько к правоправящим. Они со своим царем во главе, со своими
архиереями, боярами, думными дьяками и всею низ’ ходящею светскою и духовною
