немою. Он знал, что против него идет сильный отряд; знал и о том, что по Днепру
спускаются реестровики. Он вышел в Дикия Поля из-за Порогов с восемью тысячами
сбродной козатчины, и всю надежду возлагал на татарскую помощь. Направляясь к
устью Тясмила и к Цыбульпику, памятному по войне 1625 года, последователи Жмайла
и Павлюка остановились при потоке Желтые Воды, на вершинах степной речки
Саксагана, покозацки—„на Саксапи*.*) За Хмельницким издали следовал птериновий
князь Тогай, иначе Тогай-бей.
Этот знаменитый у Татар полководец, тому назад четыре года, был на Желтых
Водах с 20.000 отборного войска, которое вскоре’ Конецпольский, вместе с
Вишневецким, разбил на голову под Охматовым. Теперь он жаждал битвы с панами, и
ждал их приближения нетерпеливо.
Скоро появился отряд Стефана Потоцкого. Солнце склонялось к западу. Никто не
решался начать битву. Молодой Потоцкий поджидал козацкой флотилии.
. . *) Когда козацкио кобзари возбуждали к бунту городскую и сельскую черпь, они
пели, будто бы жиды заарендовали вси козацьки раки. Эти заарендованные реки
нонещалн кобзари не в Диких Полях, а на славний Украини. Первая из невозможных
для жидов рыболовных аренд находилась, но кобзарской думе, па Самкри, вторая—«я
Сапсани, третья—па Гнилий, четвертая— на Пропойной, иначе на Пробойной (по
Папроцному, существовал Пробойный Шлях), пятая—на рицци Кудесци.
160
.
Но чаты, или разъезды, Хмельницкого вошли уже в сношения с реестровиками.
Узнав, что Хмельницкий ведет за собой 40.000 Татар, реестровые козаки не устояли
против страха запорожской мести над их семьями, над их имуществом и против
соблазна быстрого обогащения на счет панов. Верные правительству полковники были
перебиты, и Хмельницкий привез к себе днепровских аргонавтов на татарских
лошадях.
Весть об этом из неведомых панам Диких Полей долетела к литовскому канцлеру
Радивилу в таком виде:
„Гетманы отправили против Хмельницкого 4.000 Козаков с их полковниками
(Ильяшем) Вадовским, Гурским и Еричевским. Они папали на построенную
Хмельницким небольшую крепость, и прогнали оттуда Козаков, которых было 50.
Между тем козаки (на Днепре), сделавши заговор е Хмельницким, произвели между
собою бунт, схватили королевские хоругви и буздыганы, *) перерезали всех верных
королю Козаков, и послали несколько хоругвей за Еричевским и Барабашем. Еогда они
были приведены, их обезглавили мечем, равно как и Гурского, Вадовского Ильяша,
которого я лично знал, Еолиняку (Kolen№kк), Олексу, Гайдученка, Нестеренка и других
знатных Козаков; потом избрали вождем Джеджалу (Dziaиatycza) и соединились с
Татарами*.
Известие об измене реестровиков смутило коронное войско, окруженное
многочисленным неприятелем. Но в отряде молодого Потоцкого находился знаменитый
в последствии воин,— Чарнецкий,— очевидно, потомок • Русина Чернецкого. Он
ободрил других вождей. Послали вестника к коронным гетманам; решились
противопоставить военное искусство европейское азиатской тактике, и, зная, что у
Хмельницкого всего пять пушек, да и то плохих, надеялись отсидеться до прихода
выручки.
Эту надежду разрушила новая измена. В отряде Стефана Потоцкого было всего 300
шляхтичей. Остальное войско состояло из драгун пана Сенявского (опять имя русское),
навербованных в малорусских провинциях, да из надворных панских Козаков, в
которые поступали большею частью козацкие выписчики. Драгуны сомневались в
возможности отсидеться в степи, имея 50 человек против одного, и последовали
примеру реестровиков, а надворные
*) Буздыгаи знак власти: булава, пернач и просто чекан, покозацки келеп.
161
козаки, в свою очередь, доказали, что не у одного старика Потоцкого был
доверчивый „розум жиноцький", не соображавший того, что простонародная Русь не
была еще полонизована подобно Потоцким, Чернецким, Сопигам (по-польски Sapieha)
и другим потомкам тех, которые, во времена оны, бились недалеко от Желтых Вод на
реке Калке.
Но ум умом, а боевое мужество мужеством. Триста шляхтичей были тоже почти
исключительно Русичи, только по вере, по языку и обычаю назывались, как и сыновья
князя Василия, Поляками. В настоящем случае три сотни польскорусских, или
