посла, который привез королю „все направленное к миру“. Дело в том, что хан
поссорился с султаном, и можно было надеяться, что не вторгнется в Польшу,хотя бы
король u нарушил мир с Турцией. Этим способом еще но крайней мере на один год
освобождалась Польша от набега Татар, которые сами искали мира и должны были
отражать Москву. В наихудшем случае, то есть, когда бы хан, во время войны с
Турцией, вторгнулся в Польшу, король обеспечил себе московскую помощь.
Так стояли в Польше вещи по отношению к тому государству, которому вскоре
самиї Поляки, споткнувшись на Баториевском вопросе о всемирном господстве папы
под эгидою польского рыцарства, дали
.
45
возможность возвратить с лихвою потери, понесенные в отрицании такого
господства. Мечтательный король и мечтательный по своему канцлер были только
стимулами многовековой борьбы между великими силами—католичеством и
православием.
Со времени таинственных переговоров с козаками, Владислав не переставал
обдумывать план Турецкой войны, которая долженствовала кончиться изгнанием Турок
из Евроаы, воссоздание Восточной Империи и, без сомнения, введением обеих наших
России в систему единой вселенской церкви.
Происшествия, случившиеся в последние месяцы, благоприятствовали его
замыслам. Все вокруг него устраивалось так, чтобы вовлечь Польшу в эту войну.
Вооружения Венеции, предлагаемые ему субсидии, посольство московское, обоих
придунайских княжеств и татарское, все побуждало его к действию. Турция была
развлечена внутренними' волнениями: ей угрожала междоусобная война. В азиатских и
европейских провинциях готовились восстания, которые Венецианцы поджигали.
Можно было надеяться, что, с приближением польского войска, все турецкие
христиане встанут и увеличат силы короля в десять раз. Владислав надеялся также, что
папа, император, князья итальянские и немецкие, Франция, Испания, даже Швеция—
поддержат его предприятие. Он хотел склонить к войне с султаном Персию и Морокко,
рассчитывал и на Москву, что она, завоевавши Крым, даст ему помощь. Словом,
замышлял привести в движение весь мир и, во главе Христианства,
уничгожитмогущсетво магометан, а потом дела пойду т сами собою к устрой ству
всемирной империи с такой основою, которой бы позавидовал и сам Александр
Великий, с основой всеобъемлющего и всеиросвещающего католичества.
Воображение короля-мечтателя, работая день и ночь над одпоии мыслью, питалось
постоянно новыми впечатлениями. Он был еуе верен; он думал, что его будущность
предопределена в ходе небесных светил, и верил предсказаниям астрологов. Он и свою
жалкую жешидьбу считал счастливым предзнаменованием, так как Мария Гонзага была
последняя наследница ИТалеологов, и льстецы, еще до замужества, предсказывали ей
греческую корону. „В её происхождений (говорит её брачный контракт) „видели
соединенными имя, надежду и святость Восточной Империи{£. Каждый день приносил
Владиславу какое-нибудь счастливое известие; все, как бы каким чудом, как бы
чародейскою силою приведенное в движение, соединялось для осуществления планов
его.
46
ОТПАДЕНИЕ МАЛОНиССШ ОТ ПОЛЬШИ.
Окружавшие короля ласкатели поддерживали его рыцарские фантазии. Кроме
Оееолинекого, то были большею частью иностранцы, люди характера отважного, как
раз под стать козакоиольскому характеру Владислава.
Впереди всех стояли два брата Магпи, родом Миланцы , ко торых отец заслужил у
императора поместья в Чехии. Известный уже нам капуцпн, Валериан Магни,
молчаливый, видом смиренный старик, был теолог, астролог и философ,
прославившийся множеством суеверных сочинений, изданных в Вене, Антверпене,
Болоний, Кракове и Варшаве. Под монашеской рясой скрывал он такое же честолюбие,
каким пылал титулярный польский король среди фактических королей польских. Он
метил попасть в римские папы на земле и в прославленные Божии святые на небе. Его-
то внушениям Владислав был обязан мыслью о крестовом походе еще в звании
королевича. Глубокою верою въ‘свои католп* ческие утопии, поражающею ученостью,
пронырливым умом и суровою монашескою жизнью Валериан Магни внушал всем, кто
с ним сближался, уверенность в его будущности, но больше всех своему брату, графу
