подунедоверяя прежним своим подданным, он собрал вокруг себя более 4.000
вооруженных осадников, из которых, одни боялись других, и потому повиновались
князю осадчему. Дело в том, что князь Корецкий держал поближе к себе несколько сот
надежных рубак, стрелков, копейников, и с их помощью обуздывал такую же сбродную
дружину людей ненадежных, что делал, в бблыпих размерах, и сам Хмельницкий,
вверявший свою палатку и свой сон жолдовым Татарам.
350
ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССП ОТ ПОДЫПИ.
Целый день провели коммиссары в Корце, и 21 января, переправа сь в Звягле через
Случ, вступили на территорию „удельного княжества козацкаго*, на границу Киевского
воеводства, существовавшего фактически еще весною прошлого 1648 года.
Князь Четвертинский ездил к Хмельницкому в Чигирин с уведомлением о
приближении королевских коммиссаров и с приглашением в Киев на коммиссию. По
распоряжению гетмана, на границе его татаро-козацкого кочевья встретили
коммиссаров полковник Донец и сотник Тиша, с конвоем в 400 человек.
„В Бышове* (пишет Мясковский) „догнал нас брацлавский подчаший Зеленский,
которому я отдал на эту дорогу из Скарба 8.000 злотыхъ*.
К ночи того же дня прибыла коыыиссия в имение Киселя, Новоселки, в 15 милях от
Киева. Отсюда Киеел вновь послал князя Четвертинского к Хмельницкому с просьбою
выехать в Киев на коммиссию, и целую неделю ждал его ответа. В это время, по словам
Мясковского, пан воевода и его пани претерпели „разные контемпты от хлопства*, то
-есть от своих подданных. „Живность* (пишет он) „затруднительна и дорога: не только
зерна, но и соломы для лошадей не было. Бунты подданных протнв самого пава и
дедичной пани*.
Так приветствовала миротворца оисозаченная родина, куда надежда угомонить
Хмеля влекла его как будто для того, чтоб он уразумел наконец смешную и печальную
роль свою.
Февраля 2, в Беюгородке, в трех милях от Киева, коммиссари испытали такое же
беспокойство и недостаток (niewczas и niedostalek). Но Кисель и Березовский отвели
душу в беседе с православными единомышленниками СВОИМИ: митрополит (Косов) и
архимандрит (печерский Тризна) выехали сюда для секретного совещания (ad seerelum
colloquium)*.
В Киев козаки ие впустили королевских коммиссаров, а послаицов Киселевых,
шляхтичей Гнездовского и Брышовского, приняли там с презрением (zniewaїono),
Кисель один ездил под Киев для беседы с Митрополитом.
Из 1’воздова 12 (2) февраля отправил он племянника своего и „бывшего
королевского посла, Смяровекаго*, секретаря коммиссии, .к Хмельницкому с
убеждением ехать в Киев иа коммиссию. Хмельницкий местом съезда назначил
Переяслав.
„В сыропустную неделю* (пишет Мясковский) „пустились мы к лесникам на Киев
черев Хотовку, местечко князя Корецкого. За-
.
351
ступили дорогу пану воеводе, с которым сидели мы в одпих санях, тамошние козаки
с хлопством, и не пустили далее, держа под уздцы коня под козаком, который нес за
паном воеводою знак. Мы были принуждены и того козака, и самих себя окупить
талерами, будучи в небольшой купе, без козацких и драгунских хоругвей".
Еще из Новоселок послал Мясковский такую реляцию в Варшаву, которая
уничтожала всякую надежду и все мирные ожидания, возбужденные Хмельницким.
Хмельницкому было нужно приостановить панские вооружения и панские военные
распоряжения для того, чтобы доверчивые Ляхи дали ему время разобраться в своих
разнообразных лупах. Это видно из его письма к султап-галге, о котором будет речь в
своем месте.
„Пришли мы сюда под Киевъ" (писал в Варшаву Мясковский), „как в
пустопорожнюю неприятельскую область (jako in hosticum solum). Все города и села
полны Козаков. Отряди их ведут и сторожат нас. Повсеместно враждебность (undique
hostilitas). Съестные припасы добываем с трудом и платим дорого. Кругом саранча—
козаки и Татары. На зиму ничего не сеяли. В города не пускают. Кто отстанет или
возьмет в сторону, тотчас погибнет, как это недавно случилось в Черняхове, где пап
Можайский и пан Лютомирский, добрый и нужный слуга, убиты с несколькими
другими, а Радивиловы Татары-козаки едва ушли, раненные и ободранные.
Хмельницкий возвысясь победою (elatus victoria), не согласен на конгресс (congressum
