что жолнеры не только грабили их, но и стращали вырубить всех в пень, идучи назад.
Это напоминает нам давнишния стращанья малорусской черни с одной стороны от
Ёозаков, с другой—от жолнеров. Польская
309
неурядица сама собой вела посполитий народ к козатчиве. Население государства,
стоявшего, по польской пословице, bezrz№dena *), само собою раскалывалось па
Козаков и не-козаков. Со времен великого и несчастного в своей великости
Жовковского,; не. только мужики, угнетаемые жолнерами да козаками, умножали собой
козатчину, но и жолнеры, не получив заслуженного жолду, „приставали в козаки*.
Теперь готовился новый контингент козатчины: тысяч двадцать малорусской шляхты,
оставшись безземельниками и це находя в польско литовском обществе никакого
вспоможения, угрожали присоединиться к козакам, как это делали давно уже
землевладельцы всех вероисповеданий, вытесняемые шь имений своих богатеющими
ксендзами, да мнихами. Об этом, как увидим ниже, подумывал вслух на сейме и сам
Кисель, а маршал Посольской Избы, Обухович, высказал его мысль (в заседании 21
октября)* не обинуясь.
Разорение и распадение Польши объясняют у нас геройским стояньем полутатар и
полу поляков за православную веру и русскую народность, а Польша разорялась и
распадалась уже давно сама собою. Доказательством тому служит, между прочим, её
постоянная боязнь перед собственными защитниками своими. Ода боялась переходов
своего платного, иначе грошевого (служившего за жолд) жолнера; еще больше боялась
ci№gnienia **) своих посполитаков, а еще больше—столкновенья жолдовых воинов с
посподитаками. Так и настоящий сейм не решался объявить посполитое рушение на
Козаков из опасения, чтоб окружавшие ееймующую; Варшаву панские гвардейцы,
иначе ассистенты, называвшиеся вообще панскими полками, на возвратном пути
несгалкивалис с-отрядами посполитаков и не нападали на них по поводу фуражировки,
да обычных польским воинам грабежей, или же ^ не подвергались нападениМй с их
стороны.
; г
-:Эта'-боязнь парализовала оборонительную самодеятельность Шляхетского Народа
в то время, когда Народ Козацкий угрожал ему показать свою близость пожарными
дымами да заревами. Смеясь „горьким смехомъ" над своей братьей, медлящей в
мероприятиях, один ив членов законодательного собрания говорил так:
„Не-знаю, господа, кто бежал: наши, или козаки? Мне кажет-
*) Неурядицею. **) Похода.
310
*
ся, что козаки* потому что мы их не боимся. Это видно из того, что мы не думаем
об их7* близости. Еслиб мы их боялись, то постановили бы— или пооииолитое
рушение, или вербовку жолнера для обороны. Мы хотим одного, а вы, господа,
другого: значит опасности нетъ**
Под шум бесплодных споров и пререканий, наш Адам Свептольдич хлопотал всего
больше о том, как бы его любовь к отчизне не оставалась без памятника, или, как он
выражался в письме1 к примасу (стбит повторить слова великого гражданина): „Te
irrnjк-.wiern№'.przysиugк aby mi nikt nie wydzieraи, i їeby absque mmmmento pietatis ku
ojczyџnie nie zostawaиa". Допустить, чтобы князь Иеремия спас отечество— для него
значило: остаться без награды за любовь к отечеству. Надобно было ссадить его с
гетманства^ Так как, ло; словам князя Радивила, за всякое посягательство па булаву
Вишневецкого шляхта всячески позорила Киселя, тойонмолчал о ней и, вместо того,
настаивал на скорейшем избрании короля, который мог отдать ее кому угодно.
Подобных Киселю патриотов развелось в свободном Шляхетском *Вароде
безъ'числа. В 10 заседании сейма (16 октября) некоторые изъ1 его членов обвиняли
других в утайке денег, подучейишх на войско. Один из обвиняемых сенаторов, за
неимением других доказательств панской честности, прибегнул к доказательствам
железным (їoиnzne гасуе): „Никто цнотливий *) не скажет жнеитак. У *юеня при боку
шпага острая: я вспомню об этом в свое вреши^. Но утро®а храброго сенатора была*
сделана не менее^ храброму подсудку, и он отвечал: „У меня тоже острая сабля: дшшы
ша себя значь сенаторской глотке (ktуra siк ujmie senatorskiej gкby»). На* иэто пан
4сенатор призвал благоразумным замолчать.
* J Веете МО казаках, ?жридетевшие из Люблина, заставили даже миролюбивого
