достойных, только тогда, когда Кисель, в своем, как он жаловался, „калечестве* (то
есть подагре) бежал (по его словам), не зная куда, потерявши все свои худобы
(владения) и не имея нигде угла, а в обозе лшпась и последнего имущества. Теперь ему
надобно было тата или иначе „вырвать у Геркулеса палицу*, — и Кисель, вопреки
античной пословице, совершил этот подвиг, приспешив избрание короля и затормазив
избрание гетмана. Неспособный же к своему делу король помог бессмысленному
миротворцу, и доказал, как демонски умен был губитель Шляхетского Народа, бросая
па сеймовые весы свой меч в пользу его избрания.
И Б 6 заседании (12 октября) опять был поднят вопрос о томъ* как собрать
рассеянное войско, как создать артиллерию. По мнению некоторых, всего лучше было
бы вверить это дело князю Вишневецкому, „чтоб орудовала всем одна голова*. Но
другие заняли внимание законодателей более важным для них предметом, чтобы не
осуждали князя Заславского, не выслушав дела (иеЪу go ШЄИ kiondemnowano inaudita
causa).
Длйя спасения отечества, сеймующие паны делали разные пожертвования, кто
деньгами, кто вооруженными людьми. Канцлер Оссолинский ирошведьтии весьма
разумно, что кто желает подавать полезные советы в Республике (kto chce salubre
dadconsilia in RepuMica), тому необходира:©знать настоящее положение Республики и
положение неприятеля. После того исчислил оп опаснейшие случаи в прошедшем и
указал на 1621 год, когда, после Цецорской катастрофы,
т. и.
39
306
.
краковский воевода, Ян Тепчинский, пособил общей беде. Так и теперь советовал
Оссолинский послать кого-нибудь из боевой шляхты с каким-нибудь полком для
разведок о положении неприятеля. В состав полка предлагал он собственную
ассистенцию в числе 600 жолнеров. „Но это были только слова* (заметил грустно в
своем дневнике князь Радивил): „ничто не было приведено в исполнение*.
Все надежды лучших людей (которых печальный удел составляет их всегдашнее
меньшинство), людей, возбуждавших самодеятельность в обществе, на место
малодушных упований да ожиданий,— все их надежды рушились избранием такого
короля, какой был нужен Хмельницкому.
В том же заседании один из земских послов жаловался на Киселя, что на
конвокации он обещал — или умиротворить неприятеля, или положить свою душу.
„Ничего этого не видимъ* (говорил представитель здравого смысла общественного):
„напротив, из совета умолять Хмельницкого мы видим, что он держит его сторону.
Никогда мы этого не сделаем: только Бога мы должны молить о грехах нашихъ*.
Но Кисель опирался на мнения тех, которые подразумевались в речи одного из
сеймовиков под словами: „все мы находимся в летаргическом сне*, — на тех, кого
разумел князь Радивил, когда писал в своем дневнике: „почти все намеревались бежать
из Варшавы*, да на тех, о которых написал он по окончании сейма: „Такая была
констернация в Варшаве, что когда бы появился хоть один козацкий полк, то наверное
все бы мы рассыпались*. Кисель говорил так убедительно для своих слушателей, что в
сеймовом дневнике записано: „Пан воевода брацлавсвий оправдал себя (<1аи о sobie
juetifikacy№)*.
В 7 заседании (13 октября) „великопольский генералъ* объявил, что, судя по
реляции коммиссаров, он пришел к заключепию (te biorк z niej quintam essentiam), что
Господь Бог не дал военачальникам ни ума, ни мужества (Pan Bуg rady nie daи i serca).
Теперь приводило его в отчаяние то обстоятельство, что в Варшаве не знали о
неприятеле ничего верного. А это значило (замечу от себя), что козаки превосходили
шляхту и уменьем выведывать её тайны,. и способностью скрывать свой собственные;
что козацвия ч&ты были несравненно смелее и искуснее панских; что они театр свой
разбойно-военных действий окружали непроходимою для панских подъез-
.
307
дов цепью, как это было и на Желтых Водах, и после Желтоводского боя.
„Вы согласились вчера* (говорил панам Богуслав Лещинский, раскрывая перед
нами всю несостоятельность панского правительства),—„вы согласились послать
подъезд под неприятеля, да беда в том, что денег нет. Пан подскарбий уехал, не оставив
никого в Скарбе, а на общественный кредит (ad fidem publicam) никто не дает. Уж пе
