неминуемо должпо последовать, представители государства, которому козаки, в своих
татарских инстинктах, завзялись причинить такое разорение, какое шляхта, с их
участием, причинила Государству Московскому. Чтобы русский читатель пригляделся к
ним поближе и понял яснее, с кем запорожские буй-
*) Сорок осьмой удивительный год.
302
туры имели дело, я возвращусь на избирательный сейм и представлю
характеристические черты его по польским документам.
Когда любезный и вместе отвратительный для нас, честный по природе и подлый по
воспитанию литовский канцлер ехал в Варшаву на избирательный сейм, его „проняло
ужасомъ*, как и всех варшавян, весть о Пилявецком бегстве. Ужас этот был тем
сильнее, что он, как и вся свободолюбивая шляхетская братия, совершив над
Владиславом IV в известном смысле цареубийство, вовсе не сознавали, чтб они
сделали, н не были приготовлены к последовавшим от того Желтоводской, Корсунской
и Пилявецкой катастрофам.
Маршалом Посольской Избы избран был теперь земляк наш Обуховпч, мозырский
вонский, о котором кшизь Радивил пишет, что это был муж великого ума и дивного
дара слова, чего пе написал он в своем дневнике про демагога Станкевича. Еслиб
Обухович руководил земскими послами в роковые для Полыпи сеймы 1646 u 1647
годов, он мог бы сохранить за Владиславом королевское достоинство, и спасти
панскую республику от политического разложения. Тогда бы ни иноверцы
протестанты, ши иноверцы православные не‘губили народонаселения Польши
десятками и сотнями тысяч, а имя Ляхов и Поляков, которое иаиши предки усвоили
себе в лице панов и шляхты, не сделалось бы кличем ко всевозможному бесчеловечию.
Плохой король отстранил бы козако-татар ское нашествие лучше всех земских послов и
сенаторов.
Избирательный сейм, знаменитый не меньше цареубийственного, открылся 6
октября (27 сентября) 1648 года, в то время, когда Хмельницкий жарил в огне, душил в
дыму п топил в крови уцелевший от Батыевского Лихолетья город нашего князя Льва.
Болеслав Лещинский, носивший титул великопольского генерала *), в пышной речи
припомнил цветущие времена древнего Рима, и признал превосходство над пим
государства Польского. По особенной милости Божией (говорил оратор избранного
народа) „Польше преимущественно перед всеми народами дана та привилегия, что
цари царствуют здесь по нашей воле (per nos reges regnant)... Польша избирает себе
государя беспримерно: в пей столько изби-
*) Генералом назывался старший возный (woџny jeneraи). Назывались генералами и
некоторые старосты, с особенным нравам но присвоенным их староствам.
.
303
рателей, сколько шляхты, столько суффрагий, сколько свободных голосовъ", и т. д.
Первым заявлением сеймиков было, чтобы военные люди, состоящие на службе
Речи Посполитой, не участвовали в избрании; вторымъ—чтобы казнить смертью
полководцев, еслибы оказалось, что они были причиною Пилявецкого бегства. Это
последнее заявление, повторенное в 4-м заседании, сопровождалось криком
владычествующего народа (e dominantibus populus): „Не станем их выслушивать!
Надобно было не уходить! Не слушать их, а судить, как дезертиров (jako desertores
castrorum)"!
Коронный референдарий требовал, чтобы „панские полки" пе стояли близ
„конгресса", в избежание замешательств, и .чтобы сеймовые гианы в составе своей
пехоты и конницы не держали „Русеаков-веролоыцевъ". Один из земских послов
советовал, чтобы подскарбии тотчас отобрали у иностранцев и ие шляхтичей, как
духовные, так светские добра, и чтобы тотчас карали тех, которые были причиною
козацкой войны. Литовский канцлер отвечал, что духовных имуществ нельзя отбирать,
не подвергаясь жскоммунжацщ а надлежало бы искать судом; о двигателях же козацкой
войны надобно было бы сделать инквизицию, а потом экзекуцию.
В 4-м заседании (9 октября), один из сенаторов, участвовавших в Пилявецком
походе, предложила „как средство к спасению отечества", утвердить князя
Вишневецкого в звании гетмана, потому что его любят жолнеры (do ktуrego їoиnierz ma
wielkie serce). Но владычествующему народу „не нравилось, что жолнеры избрали себе
вождя": он боялся диктатуры до такой степени, что даже на одну речь Киселя смотрел,
