королей, родственник первенствующих в христианстве монархов, родной брат
могущественного польского короля, предполагаемый наследник двух корон, —• что
такой принц, во цвете лет, оставляет смело все радости и великости земные, что-
*) Книга эта появилась через три года по возвращении Яна Казимира в Польшу, под
заглавием: Serenissimi Johannis Gasimiri Р. S. Principis Carcer Gallicus. Gedani, 1644.
.
293
бы обеспечить за собой царство небесное*; а смиренный послушник писал в
Польшу, что „избранную им жизнь можно сравнить только с райскою, и ничто в свете,
никакие багряницы и короны не в силах отвлечь его от этого предприятия*.
Владислав ИУ принимал всевозможные меры, чтобы возвратить брата в мир.
Иезуитский послушник отвечал ему, что „еслибы он сделал такой недостойный шагъ*,
то на всем их роду „тяготело бы позорное пятно*, и по всему свету говорили бы, что
„нашелся в их королевском родстве такой, на которого можно указывать пальцем и
насмехаться итальянскою поговоркою беглый монах, расстрига (fratre frattato)*,
Но монастырская комедия кончилась освобождением Яна Казимира из монастыря
посредством выпрошенной им у папы кардинальской шляпы, а звание кардинала
сложил он с себя для тайного искания себе невесты у тех дворов, которые давали
больше приданого.
Несмотря на то, что, по польскому обычаю, его считали первым кандидатом на
престол бездетного брата, с ним обходились в Польше крайне презрительно, как за то,
что я представил здесь со слов самих Поляков, для освещения лиц и событий
истинным светом, так и за многое другое, о чем нет надобности распространяться. Но
примирило с ним панов такое обстоятельство, которое не делает чести ни им самим, ни
их избраннику.
Еще во время сиденья Яна Казимира во французской тюрьме, придворные
Людовика XIII навязывали ему в невесты принцессу Марию Гонзага. Неизвестно, что в
будущей супруге Владислава ИУ оттолкнуло королевича до такой степени, что он
предпочел остаться узником в дымной и холодной камере, под грубым присмотром
тюремщиков. Теперь правители Польши сообразили, что содержать разом двух королев
было бы для них накладно, а Ян Казимир увидел, что дорога к престолу лежит ему
только через спальню вдовы брата,—и постыдная для обеих сторон сделка состоялась.
Но несравненно больший стыд и срам покрыл олигархическую республику в том
отношении, что на её весы, при взвешивании, быть или не быть иезуиту расстриге
королем, бросил свой меч, вернее сказать—свой разбойничий нож, предводитель
козакотатарской орды, и перевесил все мнения до такой степени в пользу расстриги,
что литовский канцлер записал в своем дневнике: „По всеобщем одобрении, было
принято избрание, и мы единым го-
294
.
лосом и единым сердцем коленопреклоненно воспели Te Deum"; а сеймовой
дневник, на память потомству, изобразил такое зрелище: „„.Его милость ксепдз примас,
обнажив голову (detecto capite), что и все сделали, произнес: Согласно свободным
голосам (liberis suffragiis) ваших милостей, я именую избранного короля Яна Казимира,
да царствует многолетнейше и счастливейшие (ut diutissime et felicissime vivat). После
слова vivat все с невыразимою радостью кричали с полчаса или более vivat! vivat!
vivat! В ответ на это грянули пушки, грянула армата выстроенных в поле войск.
Радостные восклицания прошибали небо. Между тем, но старинному обычаю,
преклонив колени на снегу, с открытыми головами, пели: Тебе Бога хвалим. (Interim
more antiquo uklкkn№wszy na њniegu, detectis capitibus Te Deum laudamus њpewali)*.
Эта было возмездие русских судеб за того бродягу, называемого в свое время
беглым расстригою монахом, которого польские паны признали истинным царевичем и
довели Москву до постыдного хваления за него Бога „коленопреклоненно единым
голосом и единым сердцемъ*. В настоящем положении дел, факт избрания королем
человека, в сравнении с которым даже московский Лжедимитрий был не совсем
негодяем,—этот поразительный факт, подобно поднятому над Польшей факелу, вдруг
осветил множество подлых лиц, которые, в полумраке истории, казались лицами
честных людей.
Хмельницкий хвалился, что, еслибы паны выбрали другого короля, тогда бы он
