неизобразимая суматоха. Хотели затворить ворота, чтобы не вторгнулся в пих
неприятель, — невозможно было этого сделать: так густо одни теснились в город, а
другие рвались из города, ища безопасности каждый по-своему.
От Пилявцев до Львова считалось 40 миль. Это пространство пролетали паны-
беглецы в 36 часов, тогда как в обыкновенных обстоятельствах (говорили насмешники)
иной вельможный пан ехал бы сюда целые полгода. Изнуренные, голодные, не знавшие
доселе никакой беды „нанята" лишались голоса.
Одни из беглых панов приводили горожан в ярость; другие внушали участие. К
числу последних принадлежал и князь Вишневецкий, который (говорили в толпе)
„потерял все, что имелъ", и которому один Армянин дал обед и постель.
Замечательно, что Поляки не исключают ни князя Вишневецкого, ни Осинского из
поддавшихся общей панике, и героя того времени изображают прискакавшим с
Пилявецких Попей в одиночку. По их описанию все представители Польши
единодушно струсили. Никто из тех, которые. носили такия громкия имена, как
Замойский, Жовковский, Конецпольский, не сказал, подобно нашим древним Русичам:
„Мертвым не стыдно: лучше быть побитыми, нежели полоненными". Никто не
решился лечь под Пилявцами костьми, чтобы не видеть срама польскому отечеству. На
мольбы мещан, чтобы не оставляли города, его жителей и святынь без обороны,
ученый Остророг, чтивший традиции великого Конецпольского, отве-
.
275
чад, что все потеряно, и что лучше отдаться на волю неприятеля, нежели
отваживаться на невозможный отпор. Таково было могущество Хмельницкого. Поляки
думали, что ему помогали „неслыханные чарыа; но в Москве, как увидим далее,
измеряли это могущество нравственным бессилием Поляков.
Львовские торгаши оказались более мужественными, чем избранники Шляхетского
Народа, триумвиры. Составив собственный военный совет, они послали к Остророгу
другую денутацию с объявлением, что постановили спасать себя и спотыкнувшуюся
(szwankuj№c№) Речь Посполитую кровью и имуществом своим; что сделают
государству заем, дадут оружие и все, что будет нужно для обороны. Так пристыдили
они шляхту и панов, которые исключили мещанство из государственных сословий
своих. Так показали они, что сила общества заключается не в привилегиях, а в
разумной хозяйственности.
Скитавшиеся по львовским предместьям жолнеры соглашались продолжать службу,
но не хотели знать региментарей, которые уходят из войска, и требовали, чтобы
главным вождем был назначен князь Вишневецкий. Этим они засвидетельствовали, что
его никто не заподозрил в малодушном бегстве, и спасли его военную репутацию от
пятна общей трусости.
Собралась в костеле Бернардинов генеральная рада. В состав этой рады вошли—и
королевский агент по козацким делам, Радзеёвский, и вечный банит-инфамис, Лащ (о
Конецпольском не было слышно). Кто и в какой степени был теперь инфамис,
львовскому купечеству и местному шляхетству было пе до того. Небывалая и
неслыханная трусость представителей Польши понизила и в самой шляхте гордое
сознание своего достоинства. Между тем неприятель всего зажиточного и оседлого
мог, как думали, нагрянуть ежеминутно. Вместе с ротмистрами, их поручиками, то-есть
наместниками, и войсковыми товарищами, набралось всего в генеральной раде 3.000
голосов.
Остророг сидел среди собрания, как осужденный ца смерть. Он и писал о себе, что
самая реляция о Пилявецком бегстве равняется для него смертной казни. Между
членами импровизированной рады были такие, которые делали ему в глаза жестокие
упреки. Но как ни волновалась панская рада в своем раздражении, она всетаки была
человечнее козацкой рады, которая на Старце подвергла дикому своему суду
полковника Филоненка.
276
.
Главнокомандующим избрали единодушно Вишневецкого. Долго не соглашался на
трудную и безнадежную в настоящем случае должность наш Байдич, наконец уступил
критическому времени и страстным просьбам собрания, но гетманскую булаву принял
он только под условием, чтобы товарищем его остался Остророг, — и собрание тотчас
же приступило с просьбами к человеку, которого недавно готово было растерзать.
Остророг не хотел пользоваться великодушием князя, но его упросили остаться в своем
