Хмельницкому, а в сущности для того, чтобы выведать настроение панских мыслей и
узнать о положении государственных дел.
Один из членов палаты депутатов советовал не тратить времени попусту. „Мы
хочем знать причину пожара, не погасив его" (говорил он). „Это все равно, как если-бы
кто упал в колодец и кричал о спасении, а его бы сперва спрашивали, как он туда
попалъ". Но сеймовые паны всё-таки допросили Козаков о причинах их бунта.
Ответы козацких послов заключались в известной уже нам инструкции.
Не было лучшего времени и места для ревнителей малорусской
*) Литовские паны домогались уравнения прав своих гетманов с коронными, если
бы кто из них пришел с войском в лагерь. На это коронные паны не согласились.
**) В Дневнике Конвокадии Варшавской читаем: „Z strony Uniwersaиu, w ktуrym
s№, trzej Hetmani naznaczeni, aby takowe in posterum nie wychodzili, praecustoditum".
.
223
народной веры и чести, чтобы не только выразить накипевшие у них на сердце
оскорбления религиозной совести и национального достоинства, но и оправдать ужасы
бунта, Здесь присутствовали князья Четвертинские, из которых один в последствии
облекся в сан киевского митрополита. Здесь заседали Кисели и Древинские,
ораторствовавшие на сеймах в пользу древней греческой веры. Здесь много было
земских послов православного исповедания, непричастных пе только римской
политике, но и передаче интересов православия в руки могилинской, полу польской
иерархии. Если-бы козакам были нужны посредники католико-православного спора,
поднявшагося с обнародования церковной унии, то вместе с панами католиками и
панами православными заседали здесь и вожди польскорусских протестантов, с
которыми наши православники были тесно соединены со времен Князя Василия.
Только киевского митрополита не было: его козаки не пустили на сейм, тогда как
борцам православия следовало бы всячески побудить малорусского первосвященника к
поездке в Варшаву для свидетельствования о той вере, за которую они „помирали“, как
уверял Хмельницкий царя Алексея Михайловича. Но то, что было приписано в конце
инструкции козацким послам, оставалось только на бумаге. Послы —или не хотели,
или даже не умели заговорить о делах церкви и веры, как это случилось и в Медвежьих
Лозах с козацкими уполномоченными.
Литовский канцлер, в числе прочих первенствующих панов, получил от Козаков,
чрез их посольство, просительное, alias туманящее, письмо. Он присутствовал при
многократных аудиенциях, данных на сейме козацким послам. Послов допрашивали о
королевских листах, о поощрении Запорожского Войска к задиранью Турции. Дневник
Радивила следил за козацким вопросом обстоятельно. Радивил отметил даже, как
послы бледнели и дрожали (разумеется, при мысли о козацком терроре, в случае
несоответственных показаний). Но ни слова пе записал он о том, чтобы козаки стояли
за свою стародавнюю греческую религию, тогда как тут же писал о протестантах, что
они домогались уступок в пользу своей новой веры, и что коронный канцлер сказал им:
„Хоть бы не только Хмельницкий, по и весь ад восстал против нашего отечества, не
дозволим вам больше того, чем вы пользовались^ *)
*) В Дневнике Варшавской Конвокации слова Оссолинского записаны так: „Jeїeli на
nas chcecie wytargowaж со uporem swoim, iї to czas urget maxime. “
224
.
Интересно сравнить эту часть Радивилова дневника с тою, где он описывает
домогательства протестантских вождей в 1632 году.
В то время протестанты (пишет Радивил), „под видом этих схизматиков, заявили
все свои требования, угрожая помешать избранию короля, в случае неисполнения ихъ".
4- й пункт требовании гласит: „Кто бы учинил какое-либо насилие русским
церквам или зборам диссидентов, публичным актам, богослужению, того чтобы карали
в трибунале, яко нарушителя общественного спокойствия", и пр.
5- й пункт: „Чтобы русская митрополия подчинялась константинопольскому
патриарху; .чтобы владыки, архимандриты и другие получали посвящение от того же
патриарха; чтобы унияты, отказавшись от этих достоинств, отдали семинарии,
типографии и другие места дизунитамъ", и пр.
6- й пункт: „Где бы ныне ни были монастыри, церкви, семинарии, основанные
