Впрочем, - и это выяснилось опять-таки уже в 30-е годы нашего века дополнительность взаимоисключающих определений жизни нашего духа оказалась труднопереносима для разума, воспитанного XVII - XIX веками, и человек большей частью облегченно отвергает (лицемерно "не замечает"...) все эти трудности - во имя однозначности и абсолютности одного из полюсов (артистизма или моральности; брожений хаоса или полицейской упорядоченности внутренних отсеков "мозга"; рассудочной расчетливости или мистического отречения от собственной ответственности...). Вне сочетания с противоположным полюсом магнита каждый из таких "избранных" абсолютов все же обеспечивает индивиду (если он закроет глаза) естественность и успокоенность если не поступка, то - повседневного душевного комфорта.
Однако реальное бытие XX века вновь и вновь разрывает и противопоставляет эти полюсы; вожделенный душевный комфорт оборачивается (в глубине души) почти сознательным самообманом, упрямо взвинчиваемым до степени безоговорочных верований и запретов.
Итак, во всех этих направлениях к середине века нарастает не только чудо преображения, но и "бегство от чуда" изначальной ответственности. От чуда беспощадного разумения. В этом, все более паническом, бегстве смещаются и затемняются те определения, которые я только что сформулировал. Философское (действительно разумное) осмысление нового бытия уходит в нети; мысль снова развинчивается до промежуточных сомнений и промежуточных "выходов". Философская разумная логика - логика разума вообще становится сейчас основным предметом ненависти и разрушения для межеумочных настроений мистики и рассудка105.
Наш дух стремится прислониться к одному из возможных смысловых спектров (выбор велик...) и поскорее намертво срастись с ним. Но такое успокоение каждый раз разрушается не только судорогами быта, но и странным беспокойством человеческой головы.
4. Решающие сдвиги в нашем сознании, идущие из глубин бытия современных людей, дополняются (и не могут соединиться) теми сдвигами сознания, что определяются на самых высотах мышления, разумения. На этих высотах разум доходит до необходимости обратиться на самого себя, до свободного преображения своих оснований. Два эти движения, две детерминанты нашего сознания: из глубин бытия, из свободных решений мысли - идут как будто отдельно, параллельно, самостоятельно.
В то же самое время, когда начинается расщепление исходных социальных ниш и матриц, в те же самые первые 25 лет XX века разум, ориентированный в XVII - XIX веках на обоснование возможностей и сил познания, ориентированный на понимание мира как предмета познания (так возникает философия "наукоучения" в самых различных ее вариантах), сам начинает глубокую и фундаментальную переориентацию, восходит (возвращается) к самым началам разумения. И перерешает эти начала.
Даже в самой цитадели "Познающего разума", в естествознании (прежде всего - в физике) и в математике, возникают странные феномены.
(1) Современная физическая теория - общая концепция относительности (тяготения), квантовая механика в понимании Бора и т.д. - включает в свою логическую (даже - формально-логическую) архитектонику нечто принципиально невозможное для теоретического идеала Нового времени - включает историю своего формирования, причем не историю "снятия", но историю, развертываемую и осмысляемую - от какой-то переломной точки - в обе стороны, назад и вперед, в прошлое и будущее. Принцип соответствия и, в другом плане, принцип дополнительности устанавливают такое отношение между прошлыми и вновь возникающими теориями, между идеализациями классики (Галилей, Ньютон...) и идеализациями нового мышления (особенно явно - Бор), что "старая" теория, классическая идеализация мира (в его всеобщности), и новая теория, новая "ин-детерминистская", не-классическая идеализация мира (снова - как всеобщая идеализация - невозможность более глубоких параметров...) не соотнесены по схеме снятия. Старая теория, старый, классический способ мышления не только не снимается в новом способе мышления, больше того - именно в соотношении с новым способом мышления этот "старый способ" достигает предельной "закругленности", самостоятельности, всеобщности, необходимости. Но этой завершенности он достигает только в соотношении ("соответствия" или "дополнительности") с новым видением; так же как и новое видение имеет всеобщий смысл только в соотношении с галилеевой (претендующей на такую же всеобщность) классикой. Классическая и боровская идеализации мира все более расходятся, совершенствуются и все более нуждаются друг в друге. Эти идеализации переходят - на пределе - друг в друга и только в споре, взаимоопровержении и взаимообосновании дают полное, плотное, целостное, не покрываемое ни одним из взаимоисключающих теоретических объяснений определение объекта.
