А ведь государство, точно так же как и любой дом, в постоянном уходе и заботе нуждается. Не гляди, что когда-то твои предки построили его прочным на диво да красивым на загляденье. Время все рушит безжалостно. Стоит лишь упустить годы, и обратно их уже не вернешь. Присмотрись внимательно: уже и тут и там щели появились, и крыша протекает кое-где, и пол подновить не мешает. Не маши лениво рукой, мол, на наш век хватит. Точно ли хватит? Но даже если и так — о детях твоих кто подумает? А ведь им здесь жить после тебя…
А обиднее всего то, что за это время ни войн особых не было, ни нашествий могущественных соседей. Сами во всем виноваты. Простор, чистота и свет царили в доме только до тех пор, пока семья дружной оставалась. Теперь же понастроил каждый клетушек и норовит вытеснить соседа из такого же закутка, как и свой.
Словом, много чего хотелось бы сказать Константину, но тогда уж больно долго говорить пришлось, а этого допускать нельзя. До ума лишь краткая речь доходит, длинная все больше до нервов норовит достать, да и время поджимало. Не хватало еще, чтоб к утру переполошился народ, увидев, что Мстислав еще не вернулся. Однако кое-что сказал, не утерпев:
— Сам посмотри, сколько уже земель немцы поганые у полоцких князей оттяпали, сколько селищ вместе с городами под свою руку взяли. Где Герцике? Где Кукейнос? Все рижский епископ со своими крестоносцами отнял. Раньше нам Литва немытая дань платила, а теперь русичи сами подарки ей сулят, лишь бы та в набег не пошла. На юг обернись — то же самое все. Где Тмутаракань? Где пути торные по Дону? Почему Белая Вежа в запустении — или не нужна никому? Куда былая киевская слава ушла — в распри и в раздоры, в споры бесконечные о том, чья очередь на великом столе сидеть. А какой он теперь великий? Кто сильнее, тот и прав. Позови ныне всех Киев, кто его повеление послушает? Хотя да, — тут же поправился он. — Ныне в кои веки послушались и всю Русь собрали воедино, но против кого? Да против своих же, против Рязани! — воскликнул отчаянно.
— Ну, тут мы, конечно… — засопел смущенно Мстислав, но нашелся: — А ты и сам виноват. Горд очень. Прислал бы людишек своих к черниговцам, виру предложил бы уплатить да пояснил бы, как оно все на самом деле было. Глядишь, и прислушались бы твои соседи. Усопших-то все едино — не воскресишь, а за покойников идти мстить — еще больше мертвяков плодить. Хотя и без этого иной раз нельзя, — подумав, добавил он рассудительно. — Но это ежели вовсе чужой кто, а вы же все Святославичи. Одна братия, хоть и в шестом колене.
— В пятом, — поправил Константин.
— Тем более, — охотно согласился Мстислав.
— Да посылал я… один раз.
— Мало. Надо было еще, — горячо произнес Мстислав. — Смирил бы гордыню и послал еще разок.
— Нет во мне гордыни, — хмуро откликнулся Константин. — Я бы и десять раз послал, только людей жалко. Мне же их всех на санях назад воротили мертвых да грамотку приложили. А в ней слова из священного писания: «Не мир, но меч».
— Не знал, — растерялся Мстислав. — Сызнова мне ничего не поведали.
— Теперь ты и сам видишь, как они лихо тебя окручивают. Ныне же и вовсе половцев зазвали, чтоб Рязань с юга под вздох ударить. Снова селища заполыхают, небо над княжеством от пожарищ черным станет. Ну, ладно я, а народ-то за что?!
— Принято так, — осторожно заметил Удатный. — Исстари повелось, так чего уж тут?..
На душе у него, и без того мятущейся после всего услышанного, стало совсем сумрачно — из двух орд приглашенных степняков одна была как раз на его совести.
— Кем принято?! — возмутился Константин. — Если плохо оно — возьми да отмени. Я, когда ко Владимиру с Муромом шел, ни одного дома не зажег. Всей рати своей сказал: коли что худое с кем из смердов содеете — на сук сразу вздерну.
— И послушались? — скептически осведомился Мстислав.
— Поначалу нет, — не смущаясь, ответил Константин. — В первом же селе двое, куражась, бабу ссильничали, а мужика, который заступаться полез, на мечи посадили.
— Ну вот, — удовлетворительно заметил Удатный. — Все по старине. Им что хочешь говори, все равно они за свое.
