— Так что ты там смотри, не разозли его часом, — предупредил Николку.
— Так ведь отходчив, — возразил тот.
— Это так. Стоя у твоего бездыханного тела, он, может, и пожалеет того, что натворил. Вот только тебе от этого легче уже не станет. Теперь вот еще что — слово честное для него не пустой звук. Попробуй как-то на это разговор перевести. И еще одно… — Словом, много чего еще наговорил Константин, вконец заинструктировал бедного парня. Но Николке вроде бы все ясно стало. Покивал понимающе, когда Константин речь свою закончил, поблагодарил вежливо.
— Вроде бы видать мне его стало, — заявил уверенно. — Только вот… — и осекся, вздыхая да на князя стеснительно поглядывая.
— Ну что еще? — спросил Константин почти грубо.
Уж очень не хотелось ему отправлять на смерть этого паренька, чистого, как слеза ребенка, потому и пытался этой суровостью вредную жалость в себе задавить.
— Да я… — начал было и опять замолчал парень, улыбаясь застенчиво.
— Сказать кому что-то надо или передать? — поторопил Константин. — Ты не стесняйся, пользуйся случаем. Тебе сейчас многое можно. Почти все.
— Слыхал я, княже, что ты, не в обиду будь сказано, тайным словом владеешь, и будто слова этого даже нечисть слушается, — начал он робко, но видя, что Константин не гневается, во всяком случае внешне, уже посмелее продолжил: — Может, ты и меня того…
— Чего того? — оторопел от неожиданности Константин.
Он и впрямь ожидал что угодно услышать, но чтоб такое!
— Заговорил бы ты меня, княже, а? Все больше надежды уцелеть. Ты не подумай чего, — заторопился Николка с пояснением. — Не за себя боюсь. Но ежели со мной беда приключится, тогда Третьяка очередь настанет, — кивнул он на белобрысого парня, нетерпеливо переминавшегося поодаль. — А у него три сестры, мал мала меньше, и матерь болезная. Никак ему нельзя. И чтоб он не шел, мне самому все сполнить надобно, для того и выжить хочу. Или… брешут люди, и не знаешь ты слова заветного?
С трудом, еле-еле, но удержался Константин от правдивого ответа. В конце-то концов, чем он рискует, если и впрямь пробормочет чего-нибудь под нос. Коли такая слава о нем уже идет, то он все равно ничего не теряет. Зато у этого, как там его, Николки Панина, глядишь, уверенности поприбавится, а в таком многотрудном деле психологический настрой ох какую добрую службу сыграть может. Или, наоборот, плохую. Как получится.
— Пойдем, — решительно взял он его за плечо и повел на опушку леса. — Костер вот здесь разведи, да пожарче, — ткнул он пальцем в трухлявый пенек. — Я отойду ненадолго. Вернусь, чтобы горело вовсю, — предупредил строго.
Сам же пошел в лесок подальше, чтобы ветку почуднее найти. Довольно-таки быстро на глаза попалась подходящая, которая чуть ли не крючком извивалась.
«Для колдовства самое то, — хмыкнул Константин. — Теперь осталось лишь придумать, что именно говорить. Желательно что-то загадочное, непонятное, чтоб проняло парня. И обязательно в рифму. Колдуны с ведьмами всегда в рифму говорят», — сформулировал он необходимые для заклинания условия.
— Шурум-бурум, кишмиш-камыш… Нет, не то… Го-ди-моди, броди в огороде… Да что за ерунда, ты еще му-си-пуси скажи, — оборвал себя.
Сочинять явно не получалось. Хотел было положиться на экспромт, авось кривая вывезет, но в последний момент его осенило.
— Рифма, говоришь. Ладно, будет тебе рифма, — бормотал он весело.
Вышел он к ярко, горящему костру бодрый и энергичный, опасаясь только одного — не забыть бы чего.
— Становись здесь, — указал он властно. Николка послушно встал.
Князь неспешно очертил вокруг него своей веткой почти правильный круг. На сырой земле черта эта получилась глубокой и четкой, почти зловещей. Николка даже слегка оробел, но потом уверил себя, что ничего страшного нет — в конце концов, князь же для него старается. Какие-то магические треугольники, квадратики и загадочные нерусские буквы он уже воспринял значительно спокойнее. Возможно, если бы он изучал геометрию, тригонометрию, физику и прочие науки, то ему бы стало совсем спокойно, поскольку там присутствовали почти все синусы и косинусы.
