Поев и тщательно вылизав дно миски, Упрямец так же степенно подходил к отцу Мефодию и вежливо тыкался в протянутую руку холодным влажным носом, учтиво благодаря за трапезу.
Странное дело — утром и днем он мог поесть, кто бы ни наложил ему еды, зато вечером…
Как-то отец Мефодий не смог прийти, еще днем был вызван в патриаршую канцелярию и пробыл там до закрытия городских ворот. Упрямец же, полностью оправдывая свою кличку, гордо простоял весь вечер у своей миски, до краев наполненной вкусной ароматной кашей, и уныло разглядывал призывно манящие кусочки мяса, но к еде даже не притронулся. Никто не видел, спал ли он вообще в ту ночь. Во всяком случае, те, кто вставал по нужде, все как один утверждали, что щенок по-прежнему сидит у нетронутой миски с кашей.
Не стал он есть и утром, продолжая мрачно сидеть поодаль и чего-то ждать. Отец Мефодий в тот день пришел намного раньше обычного, но щенок не пошел и к нему. Он только с укоризной взглянул на своего хозяина, вздохнул совсем по-человечески и поплелся к себе в конуру, всем своим видом выказывая глубокую обиду за подобное небрежение и невнимание.
Отец Мефодий, которому тут же рассказали о поведении Упрямца, присел рядом на корточки и принялся рассказывать, что он ну никак не мог прийти к нему вчера.
— Я бы и ночью пришел, но ночью из города никого не выпускают, кроме разве что императора, — объяснял он. — Но я-то ведь не император. А по стенам лазить я тоже не умею. К тому же там стража. Если бы я полез, то они просто убили бы меня. Теперь ты понимаешь, почему я не смог прийти?
Щенок встал, неспешно потянулся и внимательно посмотрел на человека в рясе.
«Не врешь?» — спрашивал его настороженный взгляд.
— А вот это нехорошо, — с легкой укоризной в голосе заметил отец Мефодий. — Друзьям надо верить, иначе какие же это друзья.
Упрямец смущенно засопел.
— Ну что — мир? — спросил отец Мефодий.
— Р-р-р-р, — эхом отозвался Упрямец и молча ткнулся холодным влажным носом в протянутую ладонь друга.
Затем он, старательно сдерживая себя, прошел к миске, понюхал содержимое, но есть не стал, вновь принявшись разглядывать отца Мефодия.
— Ну, считай, что еду тебе положил я, — предложил тот.
Упрямец немного подумал, затем с силой тряхнул головой и принялся сосредоточенно чесать за ухом, размышляя, считать или нет.
— Если хочется горяченького, то я могу и заменить, — добавил отец. Мефодий.
Щенок вздохнул, хозяйственно рыкнул, давая понять, что добро выбрасывать негоже, и принялся за трапезу. На этом инцидент был исчерпан.
А вечером неприметный монастырский служка докладывал хартофилаксу Герману, сокрушенно разводя руками:
— Ни с кем, кроме своих, он не говорил.
— Может, ты не заметил? — хмуро уточнил тот.
— Не-ет, — отчаянно затряс головой монашек. — Он из того домика вовсе никуда не отлучался.
— И все время молчал?
— Разговаривал, не без того, но только со щенком своим.
— С кем?!
— Со щенком, — робко повторил служка. — Он с ним каждый вечер разговаривает, а тот сидит и слушает.
— Кто слушает?!
— Щенок, кто же еще. Голову чуток наклонит, а сам и не шелохнется. Вот так и сидит, пока он говорит. — И монашек для вящей убедительности попытался изобразить позу, в которой щенок слушает отца Мефодия.
— Пил!.. — осуждающе уточнил хартофилакс.
— Ни капельки, — торопливо заверил монашек, смущенно шмыгая носом и торопливо крестясь. — Как на духу, владыка.
Отец Герман недоверчиво покосился на него, подойдя поближе, шумно втянул в себя воздух, принюхиваясь, но ничем подозрительным от служки и впрямь не пахло.
— Значит, с собакой разговаривал, — задумчиво протянул он и повелительным жестом отпустил соглядатая из своих покоев.
Оставшись один, он в течение нескольких минут сосредоточенно вышагивал взад-вперед по мягкому хорасанскому ковру, после чего, остановившись в аккурат на его середине, развел руками и воскликнул недоуменно и как-то по-детски обиженно:
— Ну ничего не понимаю. Зачем ему с собакой-то каждый день разговаривать?! — и вновь принялся вышагивать, напряженно размышляя над очередной и, по всей видимости, неразрешимой головоломкой, которую ему подсунул этот загадочный русич в рясе.
