— Не обманул ты меня, так что и я свое слово сдержу. Срок тебе до десяти лет обрубаю, — не поскупился Юрий Кончакович и замер в ожидании.
«Думаешь, поди, что кинусь тебе грязные вонючие лапы целовать, плача от умиления. Ну, точно, — чуть не улыбнулся Пятак, но сдержался. — Вон как носки сапог отклячил. А вот дудки тебе. И не мечтай, собака немытая. Ежели бы волю дал, тогда еще ладно. Из русской реки губы водой бы потом омыл и ничего, а так…»
— За срок, скошенный тобой, благодарствую, — поклонился сдержанно. — А только у меня вот к тебе какая думка ныне, великий хан, — не забыл польстить он самолюбию Кончаковича. — Гонец тот, именем Родион, мне одно место указал, в грамотке — другое начертано. Как узнать — где правда? А ежели он на самом деле во мне подлую душу почуял и истины ни там ни тут нет? Ты что же, весь град перекапывать станешь? А ежели и в полон никого не возьмешь, что тогда? Они ведь, сам, поди, видал, стойко бьются.
Юрий Кончакович помрачнел. Такая мысль в голову ему не приходила. А и впрямь — что тогда ему делать? Ну, хорошо, если черниговцы и прочие рязанского князья одолеют, тогда ему никто мешать не станет в поисках, да и то как сказать — дружба дружбой, а… Совсем же плохо, если князь Константин верх сумеет взять. Тогда он немедля сюда кинется, и каждый день, каждый час дорог будет. Значит, все бросить придется и несолоно хлебавши, как у них на Руси говорят, обратно уходить. А ведь он сам всегда повторял, что удачливый воин не тот, кто своего врага одолеть сумеет. Такое многим дано, особенно если вдесятером на одного навалиться. Подлинно удачлив тот, кто у своего врага поверженного узнать сумеет, куда он свое добро спрятал.
— Завтра его пытать велю. Он все скажет, ничего не утаит, — пообещал зловеще.
— Хорошо, коли правду. А вдруг опять соврет? — усомнился Пятак.
— Долго пытать буду. Каждый день.
— И каждый день он тебе место за местом называть будет. Как узнаешь, когда он истину сказал?
— А там земля должна быть свежая и мягкая, — радостно сузились глазки у хана. — Вот так и узнаю.
— Они что же, дураки вовсе, — возразил Пятак. — Долго им, что ли, всюду тебе накопать? А еще лучше через подкоп запрятать, — оживился он.
— Это как? — недоуменно переспросил хан.
— А так, — вдохновился Пятак идеей, которая, правду сказать, только что пришла ему в голову. — Роют, к примеру, в одном месте на сажень вглубь, а то и на две. А уж потом вбок идут саженей на десять. Получится, что над тем местом, где серебро с золотом лежат, земля вовсе нетронута.
— Это сколько же ее вырыть надо? — махнул хан рукой. — Не-ет, тут ты лжешь.
— Это воинам твоим такой труд в тягость, — не сдавался Пятак. — Нам же, русичам, лопата да вилы в охотку. И что тогда делать станешь?
Юрий Кончакович молчал. Наконец нехотя разжал рот:
— Говори, что сам надумал.
— Бежать мне надо от тебя. А чтобы веры больше было — гонца этого с собой прихватить. Вместе с ним чтоб. Тогда точно поверить должны. Копало же много народу. Я к ним подсяду, разговоры подслушаю — глядишь, чего и узнаю.
— Они молчать будут, — покачал головой хан.
— Тогда подпою малость. Во хмелю у человека язык как помело становится. Когда узнаю — знак дам или сам вас встречу и все укажу.
Юрий Кончакович призадумался.
— Ныне отпущу, а завтра знак дашь, — сказал нехотя.
— Не дам, — замотал головой Пятак. — Если бы обмануть хотел — пообещал бы. Я же себе свободу зарабатываю, потому и говорю честно — не успеть мне. Пять дней сроку дай. За это время я все должен разузнать. Знак же такой будет. Воев своих на пятый день под вечер отведи от стен, а трех всадников оставь, да подальше, чтоб никто по ним стрелять не стал. Если к тому времени выведаю что — я сам в них стрельну. А дабы угадал ты, что это я стрелу пустил — три пера будет у нее на хвосте, ниткой золоченой перевязанных, ежели пожертвуешь для меня одну из своего халата.
И опять Юрий Кончакович сразу ничего не сказал — все глядел пытливо на Пятака, пребывая в колебании.
— К тому же, узрев гонца своего, — поспешил добавить Пятак, — воевода и прочие ратники непременно в расстройство впадут. Раз он назад вернулся — значит, князь об их беде так ничего и не знает. Когда же воин в унынии, то у него и сил вдвое меньше становится. Глядишь, и вовсе град тебе сдадут, ежели ты их выпустить беспрепятственно пообещаешь.
