Но тут в углу шевельнулось что-то и шорох какой-то подозрительный раздался. Потом ближе, совсем близко…
«Неужто змея?» — подумалось, и сразу вдруг испуг пришел. Зато когда про утро вспомнил — вмиг отпустило. Даже злорадство некое появилось.
«Вот здорово будет, — ухмыльнулся он. — Они меня казнить собрались. Придут завтра, а я их надул — мертвый уже лежу».
Он даже повозился немного, чтобы тварь быстрее укусила. Вот уже и ее язык пальцев Родиона коснулся. Погоди-ка, не язык это змеиный — человек ощупывает. И в ухо шепот знакомый:
— Тихо только. Это я, Пятак.
— Ты как здесь? — удивился гонец.
— Не сумел я уйти, всюду сторожа. В реке отсиделся у берега. С головой нырнул да в камышину дышал. Вишь, посейчас согреться не могу.
— А здесь почто?
— К вечеру вылез и увидел, как тебя в эту юрту закинули. Оно и хорошо. Тут совсем рядышком табун на выпасе. Тихонько одного басурмана прирежем, а там на коней и ходу. Ты как, без седла на лошади удержишься? — спросил озабоченно.
— Версту одну, может, и усижу, да и то навряд ли, — честно сознался Родион и мысленно попросил у парня прощения за то, что плохо о нем вчера подумал. — Ты не мучься со мной. Сам скачи.
— Своих бросать — не дело, — сурово отозвался Пятак. — Может, потому у меня вчера и бежать не получилось, что я тебя у поганых оставил, — заявил горячо. — Господь не допустил, чтобы я грех на душу принял. Да ты не боись, тут до табуна десяток-другой саженей, не больше. Их я и с тобой на плечах одолею. Вот ежели бы тебя в той юрте, где ты вчера был, оставили, тогда да — не осилил бы. Значит, не потянешь ты путь дальний, — задумался он. — Ну, тогда мы к Ряжску твоему махнем. Пусть воевода другого гонца к князю шлет.
— А не услышат нехристи?
— Мы тихо, — пообещал Пятак. — Только давай-ка я тебе, паря, рот завяжу.
— Зачем?! — удивился Родион.
— Ногами обо что заденешь — стон вырвется, — пояснил Пятак. — А коль рот завязан — смолчишь.
Признаться, не верил Родион, будто выйдет что-нибудь путное из этой затеи. Он и куны единой не поставил бы на то, что все удачно получится. Больно много препятствий впереди. Те же сажени проползти — труд великий с такими ногами. Опять же половца незаметно для всех, а главное — без шума прирезать надо. Потом лошадей поймать — тоже возня. Ведь на нее не просто залезть необходимо, но еще и удержаться.
— Ежели до Ряжска скакать, то нам проще обоим на одной уйти, — будто услыхал его Пятак. — Я тебя через конскую спину перекину, чтоб не свалился, и все. Пока они спохватятся, мы уже у ворот будем.
— А за собой поганых в град не приведем? — озаботился Родион.
— Не должны. Сунутся ежели, так их стрелами со стен отгонят, — успокоил Пятак, а у самого внутри так все и похолодело.
«А вдруг и впрямь хитрый хан решил именно так все сделать? Оно для него куда как хорошо бы получилось. И град бы взял, и пленные были бы. Будет у кого о казне княжеской выведать», — подумал он, но тут же отогнал от себя сомнение вредное.
Родиону же так пояснил:
— У вас там на стенах, чай, не дураки сидят. Пока поганых не отгонят — нас не впустят. Так что самое худшее — нас стрелами посекут, пока мы у ворот топтаться будем.
Но все прошло как нельзя лучше, без сучка и задоринки. Юрий Кончакович слово свое сдержал и помех побегу не чинил. Одна лишь заминка у ворот и случилась, когда открывать сразу не захотели на голос чужой, а Родион, как назло, чувств от боли лишился. Затем факелами подсветили, убедились, что половцев вблизи нет, приоткрыли одну створку, прошипев:
— Въезжай быстрее!
— Свобода, — прошептал Пятак, как только оказался внутри града и тяжелые засовы ворот с грохотом закрылись, надежно защищая его от любых посягательств половцев и самого хана.
Уже сняли бережно с коня Родиона, унеся куда-то, уже сам воевода перед Пятаком предстал, весь заспанный и в сапогах на босу ногу, а тот все сидел на мохноногой половецкой кобылке, не в силах слезть с нее.
— Меду ему плесните, — буркнул Юрко, поняв, что никакого толка сейчас от парня не будет.
Потоптался возле, прикинув на глазок, сколько в парня влить надо, еще раз поглядел на Пятака и, вздохнув, сокрушенно махнул рукой, уточнив почти сердито:
