К тому же он не просто человек, а еще и бог, как поп сказывал. Тут, правда, Юрий Кончакович и вовсе ничего не понял — как это так, чтобы все вместе? Ты уж что-то одно выбирай, либо то, либо другое, а все сразу навряд ли у кого получится, даже если он такой великий шаман, как Кристос. Однако спорить не стал и книжицу берег, а ныне про нее вспомнил. Вдруг заклинания эти и от зубов помогут.
— Иди, — велел он одному из старых слуг, который — сколько по Руси ни гулять — на их языке поганом лопотать малость выучился. — Иди к русичам и спроси их, может ли кто книжицу эту прочесть. Скажи, что хан слово дает — ежели есть такой, то он его в полон продавать не будет, а на волю отпустит.
Тут-то Пятак и вызвался. В грамоте он не так чтобы шибко силен был, но за два года, которые, будучи сиротой, в послушниках монастырских ходил, кое-что уразумел. Потом-то сбежал из монастыря — муторно ему в нем стало, но память отроческая не подвела. И буквицы признал, и в слова их сложил, хоть и не сразу.
— Ты то заклятье чти, кое от зубов помогает, — повелел хан, кривясь безобразно.
Хотел было Пятак пояснить, что нет в святом писании специальных молитв от зубной боли, а потом не стал. Ежели полегчает этому басурманину, значит, повезло ему, Пятаку, а ежели нет, то… О последнем думать не хотелось, и потому он, раскрыв книжицу где-то посередине, приступил к чтению:
— … От советчика охраняй душу твою и наперед узнай, что ему нужно; ибо, может быть, он будет тебе советовать для самого себя…[102]
Поначалу тяжко было. Лет десять назад из монастыря он утек, и с тех пор ничего читать ему не доводилось, но потом, со временем, как-то освоился, побойчее забубнил:
— … Душа человека иногда более скажет, нежели семь наблюдателей, сидящих на высоком месте для наблюдения…[103]
Пока читал, от монотонного голоса глазки-щелочки хана совсем сузились, а после и закрылись. Убаюкал его Пятак напрочь. Оглянулся по сторонам воровато и тихо-тихо из шатра полез — вдруг удастся убежать. Каким-то чудом он и впрямь через весь лагерь прошел, книжицу к груди прижимая да приговаривая вполголоса:
— Господи, помоги.
Половцы на него косились, но не трогали, только следом пошли. Как поганых обмануть? Пятак до края стойбища дошел, но дальше идти не стал. Уселся на траву, книжицу открыл и снова вслух читать принялся.
Долго читал. Уж больно любопытны оказались воины-степняки. Едва же им надоело слушать и Пятак подумал, что пора и деру задать, приковылял какой-то старый половец, зараза кривоногая.
— Иди, — сказал, — обратно к хану. Он проснулся. Иди, не бойся. Ты хорошо читал — у него зубы утихли.
— Только в другой раз, — это уже сам Юрий Кончакович ему замечание сделал, — ты иное заклинание найди, посильнее. Боль не такая сильная, но еще чую я ее. Ищи пока его, а вечером снова придешь.
Три дня читал Пятак святое писание. На какой странице открылось, с такой и начинал, не разбирая. Три дня Юрий Кончакович дремал под монотонный бубнеж пленного русича, не понимая ни единого слова. Если бы ему потом поведали, что слушал он книгу премудрости Исуса, сына Сирахова, а также книгу Екклесиаста или проповедника, а еще и книгу притчей Соломоновых и книгу Иова, то он бы искренне тому удивился. Да и не в этом было для него главное, а в том, что русич нашел верные заклятья. Слабые, потому что зубы утихали, а потом опять ныли, но верные. В конце концов, помогли и они — совсем боль утихла.
— Я тебе волю обещал, — сказал он, хитро щурясь, и у Пятака сердце залилось от безумной надежды — неужто сдержит свое слово степняк вонючий?! — Я свое обещание выполнить должен, иначе мне верить никто не будет. Верно я говорю? — обратился он к приближенным.
Те в ответ только дружно закивали. Юрий Кончакович терпеливо подождал, пока толмач на русский язык все не переведет, про себя отметив, что он сам, пожалуй, даже лучше бы сказал, но нельзя. Не подобает хану великой половецкой орды унижаться, самолично в разговоры с пленным вступая. Не дело это. Достоинство подрывается. С князьями русскими еще куда ни шло, хотя он их тоже в душе презирал. Разве мудрый властитель будет чужой народ себе в помощь звать, если он с соседним родом чего не поделил. У них в степи о таком и слыхом не слыхивали.
