Яхта шла быстро, но рывками, виляя из стороны в сторону: сказывалось неумение ребят управлять парусами.
— Человек за бортом! — завизжал неожиданно Валерка Бондарев. И не успел он договорить, как яхту тряхнуло. Ребята бросились к борту. Там внизу барахтались на воде две фигуры, рядом с ними вверх дном плавала байдарка.
— Пару-у-у-с! — доносилось до ребят. — Спускай па-рус!
Но перепуганные члены экипажа совсем растерялись. Лишь когда ветер незаметно стих, яхта медленно, под косым углом пошла к берегу.
Подъехал катер. Матрос вскочил на яхту. Паруса упали. Катер взял яхту на буксир и повел к морскому клубу.
— Наделали дел, — уныло сказал Вовка. — Что теперь Жене говорить?
Женя Семенов вернулся через три дня. Узнал в чем дело, покачал головой и отправился в морской клуб.
— Ну как, отдадут яхту, Жень? Чего тебе сказали? — спрашивали ребята, когда он вернулся.
— Многое говорили. Если бы не заступился один дядечка, не видать бы нам яхты. Здорово ругали. А вообще все обошлось благополучно. Собирайтесь в поход.
Раннее утро. Едва взошло солнце и тут же спряталось за тучи. Шелестит ветвями свежий ветерок.
С набережной Волги по деревянной лесенке быстро спускается группа ребят с рюкзаками за спиной.
— Вовка, журнал не забыл?
— Взял две общих тетради и карандаши.
У яхты ребята встретили человека в высоких сапогах и тоже с рюкзаком. Это был руководитель экскурсии, известный краевед, пожелавший плыть с ребятами.
— Все в сборе? — спросил он, оглядывая ребят.
— Все!
Минут через десять яхта вышла на середину Волги. Миновали речной вокзал, приближался железнодорожный мост.
Плывет назад город, окна домов кажутся уже мелкими квадратиками, потом сливаются в темную полоску. А навстречу бегут незнакомые, полные неизведанной таинственности берега.
1955 год.
Теплым осенним днем комсомольцы вышли на воскресник. Сажали деревья по обе стороны шоссейной дороги. Может, потому, что занятие это было необычное, работали дружно и охотно.
В полдень обедали прямо на траве. На воздухе и черный хлеб с вареным картофелем казался вкуснее всяких блюд.
В стороне на бугорке, расстелив перед собой газету со снедью, закусывали четверо. Среди них была девушка в фуфайке и синей шапочке, из-под которой выбивались светлые вьющиеся волосы. У нее красивые, затемненные густыми ресницами глаза и округлый подбородок с хорошенькой точкой. Взгляд по-девичьи мягкий, чуть восторженный. Вела себя девушка как гостеприимная хозяйка в своем доме.
— Кушайте! Все кушайте, — говорила она, обращаясь то к одному, то к другому. — Хватит разговоров. Саша, а ты что модничаешь?
Ребятам это нравилось, и, может быть, каждый не раз подумал сегодня о семейном уюте, о том, что хорошо бы после работы тебя встречала дома такая внимательная, заботливая подруга.
Тот, которого она назвала Сашей, сидел с ней бок о бок. Он часто посматривал на нее, и тогда на его лице появлялись и гордость, и радость.
Напротив, поджав ноги в кожаных сапогах, сидел рыжеватый парень лет двадцати шести. Если кто начинал говорить, он смотрел в лицо собеседнику умными внимательными глазами. На нем был темно-синий плащ, выгоревшая серая кепка.
И четвертый — скуластый, подстриженный под бобрик — полулежал на пальто.
— Знаю, знаю! — задорно говорил он, обращаясь к рыжеволосому соседу. — Сейчас скажешь: только в плохом кино героя можно узнать с первой минуты. В жизни не так… А по мне первое впечатление хотя и поверхностно, но в сути своей очень правильное. Вон на Сашу взгляни. Разве не узнаешь что он, кто он и о чем сейчас думает? Все, как на ладони.
Юноша, тихо говоривший с девушкой, живо обернулся:
— А что «Саша?»
Он не слышал, о чем шла речь, и спросил невпопад.
— А я вот ошибался на первом впечатлении, — проговорил рыжеволосый. — И крепко! Раньше увижу человека, и мнение о нем готово. Может, в некоторых случаях оно и совпадало, не отрицаю. Но один случай научил меня, заставил приглядываться к людям повнимательнее. Так что теперь про первое впечатление молчу. А это, знаешь, было не так уж давно, года полтора назад. Как раз после демобилизации начинал работать в райкоме.
