- Идём с нами, Евфимия, - позвала Марья Ярославна.
В Крестовой четверо безмолвно постояли, глядя друг на друга, потом великий князь сказал:
- Отныне прошлому положим дерть и погреб. Что было между нами тёмного - прочь, прочь с дороги! Во имя мира и любви облобызаемтесь!
Витовтовна, покорно поводя мослами под рытым бархатом, чуть дотянулась до склонившейся Евфимии и ошершавила иссохшими губами её щёку. Боярышня при этом не удержалась от грешной мысли: «Как ни вертись, ворона, а спереди карга и сзади карга». Внучка Голтяихи расцеловала соперницу былую в губы.
- Так-то вот! - повеселел Василиус и долее, чем принято не отрывал уст своих от уст боярышни.
- Сын, - подала голос великая княгиня-мать. - Василь Кутузов хочет стать пред твои очи. Я его призадержала ради торжественного часу. У него дурная весть.
Всеволожа от отца слыхала о Кутузе, потомке слуги самого Невского.
- Доколь терпеть дурные вести? - возопил Василиус. - Пусть Фёдорыч войдёт.
Евфимия до лобызания в Крестовой догадалась, что именно сюда их ввёл великий князь, желая, видимо, скрепить меж ними мир и дружбу не только чмоканьем взаимным, но целованием креста, Евангелия, общею молитвой миротворной. Однако это не успел ось из-за сообщенья Софьи Витовтовны.
Вот и Кутузов.
Великие княгини и боярышня вышли в переднюю.
- Дожидайся здесь, роднуша, - обратилась к Всеволоже Софья Витовтовна, как прежде, в добрые их времена. - Тотчас взойдёт сюда Меланьица, моя постельница, она тебя опрянет к пиру.
Софья из Крестовой шла последней и не вполне прикрыла за собою дверь.
Когда свекровь с невесткой удалились, боярышника слуха достигла речь Кутуза пред великим князем.
- Вятчане, коих Косой послал на Ярославль, - рассказывал Василий Фёдорыч, - не дошед до града пятнадцать вёрст, у речки Тунашмы оставили суда и пеши побежали назад, дабы помочь Косому в битве. Не всё. Лишь сорок человек. Да не поспели. Встретили беглых с бою, узнали, что Василья поймали. Побегли за своими взад, вдоль речки Которосли, вниз. А нощь настала. Очутились близ Ярославля на заре. Встречь им - чернец. Сказал: князь Александр Брюхатый в устье Которосли шатром стоит на Волге со всей силою. Вой спят у костров, князь со княгинею - в шатре. В то утро мгла была велика. Вятчане, крадучись, князя с княгиней поймали, в их же суда вметались и отпихнулись на середину Волги. Рать Александра поздно повскакала, начала хватать доспехи. Вятчане же, держа над князем и княгиней топоры и копья, закричали: «Кто из вас стрелит, мы их погубим!» Князь крикнул ярославцам с угличанами, чтоб не стреляли. Посулил вятчанам окуп четыреста рублёв. Все ждали, покуда княж казначей из Ярославля привёз казну. Вятчане её взяли, Александра же с княгинею не отпустили, побегли к Вятке мимо Казани на судех. Брюхатых повезли с собой неволею.
- Злодеи! - прошипел великий князь. - А этот спля кутырь! Расквасил бы его спесивый нос за несторожу! Пошлю на Вятку Горбатого Ивана с Григорием Перхушковым. Пусть свернут шею вольности[9].
- А как прикажешь ныне поступить с Косым? - спросил Кутузов.
Великий князь молчал.
И вдруг Евфимия, ушам не веря, различила плотоядный шёпот:
- Велю очи выняти…
Кутузов выпятился из Крестовой, не заметив Всеволожи, удалился.
Боярышня влетела в молитвенный покой.
- Василиус, похерь свой приговор!
- Ты? - удивился великий князь.
- Я по наказу Софьи Витовтовны ждала Меланьицу. Всё слышала.
Властодержавец, не похожий на недавнего Василиуса, стоя спиной к иконам, молчал.
- Ты не поступишь скоровёрто, - внушала Всеволожа. - Иначе - продолженье смуты. Шемяка не простит. Красный проклянёт. Злодейство не имеет оправданий. Васёныш не давал вятчанам наказа брать Брюхатого за окуп и пленять.
- Не давал, мог дать, - мрачно процедил Василиус. - Не суйся, Евушка, в большие дебри. В них не безопасно.
- Не побоюсь сказать: ты мне солгал! - упорствовала Всеволожа. - Ведь обещал же давеча…
- Не подвергать головной казни, - подсказал Василиус.
- Нож ослепительный чем лучше смертоносного ножа? - дышала возмущеньем Евфимия.
- Не досаждай! Исчезни в женской половине дворца, - сорвался в крик великий князь. - Готовься к пиру, а не к брани.
