Евфимия поспешила переменить беседу:
- Что с тобой стряслось, Карион? Зачем снадобье?
- Не хотели с Бонедей тебя расстраивать, Евфимия Ивановна, - признался Бунко. - Ранен я. Второй год лечусь. Кажется, пошёл на поправку.
- Ранен? Где? - ополошилась боярышня.
- Помнишь, из Падуна отпустил нас с Калисой Василиус по твоей заступе с малою обережью? Мы были уже под Нивнами, когда внезапь напали шиши. Не смотри, что злодеи: все железом одеяны, были среди них меднощитники, копьеносцы, железострельники.
- Что есть железострельники? - спросила Всеволожа.
- Железно лучництфо, - пояснила Бонедя. - Счшэла деревянна, кончик железен.
- Именуется жёлезница, - продолжил Бунко. - Вот и угодили мне этою железницею под левую пазуху. Обережь перебили. Меня принесли, Калису же привели к своему атаману Взметню. Стал Взметень спрашивать: кто, откуда? Я в полу беспамятстве помянул боярышню Всеволожу. И - вот удача! - атаман обнял меня, как родного. Сам назвался Ядрейкой, твоим конюшим.
- Ядрейко! - вспомнила Евфимия.
- Взметень, - уточнил Бунко. - Нас разбойнички отпустили, да ещё с провожатыми. С тех пор Калиса пользует меня снадобьем на то место, где уязвило железце стрельное. Важную жилу зацепила стрела. Рука уже повинуется, однако пока с трудом.
- Что с Гориславой? - прервал рассказ Андрей Дмитрия.
- Пора уж ей быть, - заметила амма Гнева. Льнокудрая смуглянка Горислава встретилась Всеволоже сразу же у привратной кельицы, где вернувшаяся к Мамонам похищенница расцеловывалась с Богумилой. «У меня с утра губы зудят - к поцелуям!» - прижалась к ней в свою очередь Горислава, готовая тотчас исчезнуть. «Надолго ли и куда?» - успела спросить Евфимия. «Боярин послал к железнику. Тут недалече. Его торговое место в рукавичном ряду на проулке. С горы идучи, от шёлкового ряду к железному по левой стороне», - подробно объяснила Горислава. Евфимия обратила внимание на голые руки лесной сестрицы. Понадеялась торопыга на майское солнце и близкий путь. Выскочила в летнике, хоть и теплом, да с рукавами по локоть. А у Евфимьиной телогреи рукава до подола, а подол подшит мехом. Всеволожа успела накинуть на деву свою верхнюю сряду. «Ой, зачем же?» - воспротивилась та. «Май нынче с зимой поручкался, - застегнула на ней Евфимия все тридцать пуговиц телогреи. - Мы с тобою - рост в рост, худоба в худобу». Горислава вышла из ворот - истая боярышня!
Потом за поцеловками Всеволожа не думала о ней. Долго не высвобождала пестунью из материнских объятий Акилина Гавриловна. «На поцелуи, что на побои, - ни весу, ни меры», - приговаривала она. С пани Бонэдией лобызание происходило по-польски: «в плеча». За бурной встречею - жаркая баня, обильная задушевная трапеза, опросы да расспросы… И вот - Гориславы до сих пор нет.
- Ктура годзина? - спросила пани Бонедя.
- Пятнадцатый час, - определил Андрей Дмитрич по песочным часам.
- Скоро станет вечораться, - вздохнула Калиса.
- Ушла пшэт полуднем, - сказала Бонедя.
- Куда ты её послал? - сердито глянула Акилина Гавриловна на боярина.
- Почитай что рядом, - оправдывался Андрей Дмитрия. - К железнику Микулке Овдееву. Торгует железьем-ветошью. Большой мастер! Работает мелкие железные и медные вещи холодною ковкою, чеканкою, сверлом, напилком. Чужой замок отомкнёт, а ему ещё кланяются. Мне отменное аргалие изготовил, кровопустное железце. Я ему заказал лезвие для чукрея, тонкого ножа, вятское, ценой два алтына, две деньги.
- Далось тебе это лезвие! - ворчала Акилина Гавриловна.
Бунко молча встал и вышел.
- А вы преобразились на Москве, не то что у себя в лесу, - с восхищением оглядела прибранные головки лесных сестёр Всеволожа, пытаясь придать застольной беседе более приятное направление.
- И причёсаны, и наряжены! - вскочила из-за стола Янина, повернулась, как на смотринах, лебёдушкой.
- Это всё она, - кивнула на Бонедю Калиса.
- Ты лекаш, а я кравец, фрызьер, - попыталась улыбнуться грустная полячка. Ей стало одиноко по уходе Бунко.
- Что такое фрызьер и кравец? - не поняла Евфимия.
- Она говорит, Калиса - лечец, а себя называет портнихой да ещё и причёсницей, - перевела Янина. - Так оно и есть.
