- Тоскую по беседам нашим, - истиха признался он. - Поедем далее бок о бок, поговорим, как в Нижнем, помнишь?
Пусть память ничего приятного не подсказала, боярышня покорно опустила голову.
Обильно пиршествовали князья. Минуя костры простых дружинников, Всеволожа видела, как в котёл с водой бросалась полная ложка проса, чуть соли с перцем, лишь у иных добавлялась маленькая частица свиного мяса. При мыслях о таком вареве жирный кусок не лез в горло за великокняжеским пиром. Среди приглашённых, особо отличившихся в битве, не именитых дружинников, один встал по завершении пира и тихо сказал товарищу:
- Теперь можно воздержаться от пищи дня на два, на три.
После трапезы и опочива Всеволожа ехала рядом с великим князем. Он сообщил угрюмо:
- Первенец Марьин Юрий недавно предстал пред Богом.
Боярышня поспешила утешить своего государя:
- Прими скорьбь мою и надежду: Марьица вскоре сызнова одарит наследником.
- Марьица! - недовольно изрёк Василиус. - От тебя наследник был бы разумом выше, душой добрее.
Всеволожа поникла.
- Зря напомнил свои глаголы нижегородские. Стыд, и только. Не ввергай в огонь злоязычия. Довольно с меня и Нижнего.
- Чьё злоязычие? - привскочил в седле князь.
- Чьё ничьё, - не назвала боярышня Ивана Можайского. - Наперёд оставим срамные речи.
Василиус замолчал надолго.
Последнее постояние было в селе Стромынь. Евфимия ночевала в тиунском доме, в опрятной хозяйской боковуше.
Утром она впоследни трапезовала с великим князем.
- Дом Всеволожей тебе верну, - обещал Василиус - Зарыдалье тож. Место твоё отныне не вдали от меня, а близ. Матушке накажу, чтоб жаловала. Телом не быть с тобой, так хоть взорами, речью соприкасаться. Так велит душа. Мир в государстве теперь воздвижен, яко неколебимый столп. Твой совет поспособствует уберечь его от внезапных бурь. Виноват я перед Иваном Дмитричем и перед тобой. Поревнуем же обое, дабы Бог меня простил.
- Что будет с Васёнышем? - спросила Всеволожа.
- Головной казни избежит, - помрачнел Василиус - Тесного же заточения клятвопреступник не минует.
- Отпусти брата его Дмитрия Шемяку, - напомнила Евфимия.
- Отпущу при крепком докончании, чтобы по любви, вправду, без хитрости.
Попрощались до вечерней встречи во дворце. Обходительный Василиус препоручил почтительную Всеволожу заботам княжа воина Кожи.
Въезд великокняжеский в столицу был таким, как бы вернулся одолетель над самим царём Ордынским. От малинового звона всех колоколов воистину происходило благорастворение воз духов. Народ приветствовал возлюбенного венценосца. Летели шапки в небеса. Ликующие клики «Слава! Слава!» сливались от подградья до Кремля в сплошной неистовый звук: «Ва-ва-ва-ва-ва!»
Дружина, исполчась, заняла площадь у Пречистой. Новопоставленный митрополит Исидор, грек, только что прибывший из Царьграда, благословил властодержавца и всех воев.
Василий Кожа проводил Евфимию в великокняжеский дворец, где в отведённом для неё покое сенные девки принялись за умывание и переодевание. Всё это счастье навалилось и воспринималось сном, как тот волшебный сон, когда, спустя два века, её, избранную невесту государеву, готовили для обручения. И чувства были те же, и суета, и бестолочь - всё то же.
Когда ввели в Престольную палату, где дядей своим был судим Василиус, она увидела бояр и ближних (комнатных), и путных, собирающих доходы с волостей, и свойственных, кои в родстве с великим князем. Сам же Василиус сидел на троне в золотой шапке и бармах. Близ него были великая княгиня-мать с великою княгинею-женой. Старейший дьяк Беда провозгласил:
- Дочь боярина Иоанна Всеволожа!
Перед Евфимией склонились. Тишайший ропот там и сям был заглушён словами государя:
- Прими, боярышня Евфимия, знак благодарности за верность.
Она приблизилась. Он приколол на повенец искуснейшую диадему в виде звезды с вваянным в золото алмазом.
Далее дьяком оглашались, государем же вручались жалованья и награды князю Можайскому, воеводам Тоболину и Бабе, прочим, отличившимся в успокоенье смуты.
По объявлению пира все пошли в столовую палату. Василиус с великими княгинями - женой и матерью - отправился допрежь в свою Крестовую.
