Явилась Неонила, осмурневшая, с покусанной губой.
- Фома-поганин позлорадствовал: до завтрашнего дня надзор за нами многожды усилен. Сама видела каких-то новых, то ли вятчан, то ль галичан. Впёрлись в тёплую кошару, играют в зернь. Старухе нашей со стариком не велят ехать за сеном. Особая сторожа перед страшным делом! Всех сельчан до времени не выпускают со дворов.
Боярышня, сжимая руки, запохаживала по избе. А Неонила снова вышла.
Пузырь в оконцах покраснел, как уголья, после побурел, как пепел, потом стал тёмен. Первое петоглашение раздалось с крытого двора. От мерзкого бессилия реветь хотелось, а слёз не было. Хозяева вошли, вздули огонь и повечеряли.
- Поешь, дочура, - позвал старик. Вздохнул, не получив ответа.
Вот на полатях - сонное дыхание. Едва приотворилась дверь.
- Роднуша, подсоби.
Неонила передала боярышне охапку: какие-то порты, рубахи толстого сукна, пара тулупов, сапоги чёрного товара.
- Что это?
- Мужская сряда. Оболокайся вборзе. Не разглагольствуй ни о чём.
Переодевшись, вышли.
- На носках ступай. Не зашуми.
По мосту - через крытый двор. Сквозь куриный дух, мимо коровьего жваченья - к чёрной двери. Там в лунном свете- Туптало. Из кошары доносились хриплые голоса с подвоплием:
Ай, в окошечке лебёдушка похаживает,
В русу косу алу ленточку уплётывает,
А другую, голубую, подпоясывает,
А как третью, разноцветну, да на шейку кладёт.
Ай, как сладко чёрный лебедь её в лес зовёт!
«Уж пойдём, пойдём, лебёдушка, берёзку сажать.
Не познавши красной девки, нельзя замуж взять!»
- Кто там? - оторопела Евфимия.
- Пьяницы да скляницы, - пробормотал Туптало, сделав головой знак следовать за ним.
По кочкастому огороду вышли на зады. И - в лес. Боярышнины сапоги скользили. Охраныш её поддерживал. Неонила шла легче.
- Тебе чужая обувь не жмёт? - беспокоилась Всеволожа.
- Привычны мы к непутьме, - отвечал за неё Туптало.
- Плач и скрежет зубов ждёт опоенных завтра, - сказала Неонила о поющих в кошаре.
- Хмель не плачет, что пьяницу бьют, - хмуро отозвался охраныш.
Больше не обмолвились ни о чём, пока миновали лес и вязкое поле под ломкой корочкой льда. Боярышня постепенно соображала, что волоокий Туптало вошёл в сговор с Неонилой. А из какой корысти?
Вот снова вошли в лес.
- Далее не пойду, - остановился проводник. - Ню-халы наши сказывали: лес этот, как источень, узок. Не заплутаетесь. Ищите конский след. Он выведет к московскому стану.
- Ты-то куда? - исподлобья глянула на парня Неонила.
- Мне ни вперёд, ни назад нет ходу, - отвечал бывший охраныш. - Мой путь по дал её в сторону. С твоей лёгкой руки авось да не пропаду.
И исчез.
Две женщины, омужиченные неподобной срядой, углубились в березняк, трудно разглядывая ламьё конских копыт.
- Дай, понесу узел с рухлядью, - предложила Евфимия.
Неонила не отдала.
- Сама снесу. - И прибавила озабоченно: - Как бы не застудить тебя. Придётся переобряжаться в холоде. Не являться же в таком виде.
Выглянули из подберезья. Не виднелись, а скорее пахли дымы погасших костров вдали. Едва угадывались в лунной синеве островерхие очертания шатров. Неонила развязала узел.
- Сперва помогу тебе.
Евфимия близко увидела её руку, расстёгивающую ворот тулупа. Безымянный палец пуст.
- Где сапфировый перстень? - ужаснулась боярышня.
Овдовевшая дружница князя Романа поцеловала её холодную щёку.
- Перстню не было хода ни взад и ни вперёд, - спокойно вымолвила Неонила. - Путь его далеко в сторону. Зато мы - здесь!
Всеволожа заплакала.
Лагерь московлян ждал перемётчиц тихо. Как встретят? За кого примут?
- Эй, девья мать, али усластить спешишь? - заорал откуда ни возьмись ночной страж с рогатиной.
Шедшая впереди Неонила остановилась. Всеволожа обождала, пока этот воин, должно быть из городских ополченцев, подойдёт ближе.
- К Василию Коже, - сказала она внушительно. - Мы с товаркой несём из Кашина добрую весть от жёнки его Ириницы и сына Матвея.
Ослопник явно знал Кожу. Да кто его в окружении Василиуса не знал? Для пущей верности мужик спросил:
- Как путешествовали из Кашина?
Евфимия бы смутилась. Неонила же отвечала бойко:
- До Волги пешехожением, от Волги с рыбным обозом.
