Дарнли выбросил руку со скоростью атакующей змеи и схватил ее запястье.
– Нет! Ты не можешь уйти! Ты не вернешься…
– Я пообещала вернуться, – она попыталась разжать его костлявые пальцы.
– Босуэлл здесь?
Ее кровь на мгновение застыла в жилах.
– Разумеется, нет, – она наконец высвободила руку.
– Если сделать вид, что это замок Эрмитаж, а дворец архиепископа находится в Джедбурге, то я не сомневаюсь, что ты примчишься к утру, – пробормотал он. Потом его тон внезапно изменился. – О, я так счастлив видеть тебя, что едва не умираю от радости!
Мария, наконец оставшаяся одна во внутренних покоях постоянно отсутствовавшего архиепископа, встала с постели. Мэри Сетон, ее единственная служанка, – мадам Райе слишком состарилась для зимнего путешествия, – прилежно помолилась вместе с ней и ушла, пожелав госпоже спокойной ночи.
Спокойной ночи? Нет, этой ночью ей было не до сна. Вид Дарнли, низведенного до наглядного пособия по его болезни, глубоко потряс ее. Даже в этих покоях странная аура зла, окутавшая замок Глазго, тяжело ощущалась в комнате. Искренняя и благочестивая Мэри Сетон могла ее не чувствовать. Возможно, требовалось личное знакомство со злом, чтобы сознавать его присутствие.
Мария достала несколько листов бумаги, спрятанных в ее вещах. Она разгладила один лист и прижала угол подсвечником с горящей свечой. Потом взяла перо и начала писать.
Никаких приветствий. Ни даты, ни адреса. Она не может выдать ни себя, ни адресата.
«После отъезда оттуда, где я оставила свое сердце, нетрудно судить о моем состоянии с учетом того, что тело без сердца…»
Ей было так тяжело расстаться с ним и вернуться к этой трудной и отвратительной задаче! Но она была вынуждена сделать это из-за любви, из-за их общего греха…
«Но смогла бы я отказаться от этого? – спросила она себя. – Смогла бы стереть из памяти каждое объятие, забыть о каждом поцелуе? Нет. Я даже не начинала жить до встречи с ним, и уничтожить все это – значит умереть».
Босуэлл… Она представила, как он обнимает ее сейчас и наклоняет голову, чтобы поцеловать ее грудь, а она прижимается щекой к его мягким густым волосам… Ее тело жаждало обнять его, принять его в себя.
Мария с трудом уняла дрожь. Пламя свечи колебалось от холодного сквозняка, гулявшего по комнате.
Она должна написать о том, что случилось сегодня.
«В четырех милях от Глазго появился джентльмен от графа Леннокса и передал приветствия и извинения от него…»
Мария написала о своем прибытии в Глазго, о лэрдах, приветствовавших ее, и о тех, кто предпочел остаться в стороне. Она написала о реакции Дарнли на слухи о его заговоре и о встречных обвинениях в заговоре против него с целью заключения и последующего убийства. Она передала содержание разговора, касавшегося его желания примириться с ней и получить окончательное прощение. Свеча догорела, и капля воска упала на бумагу. Мария зажгла новую свечу.
«Король задал мне много вопросов о том, сделала ли я француза Париса и Гилберта Карла моими секретарями. Я гадаю, кто мог рассказать ему об этом и даже о предстоящей свадьбе Бастиана, моего французского церемониймейстера.
Он рассердился, когда я заговорила с ним о Уолкере, назвал его лжецом и обещал оторвать ему уши. До этого я спросила его, по какой причине он жаловался на некоторых лордов и угрожал им. Он отрицал это и заявил, что скорее расстанется с жизнью, чем доставит мне малейшее неудовольствие. Что касается другого человека, то он по крайней мере дороже ценит свою жизнь».
Возможно, Босуэлл поймет ее. Хорошо, что она написала об этом.
«Он рассказал мне о епископе и Сазерленде и упомянул то дело, о котором вы меня предупреждали. Для того чтобы заручиться его доверием, мне пришлось изобразить расположение к нему. Поэтому когда он стал добиваться обещания, что после его выздоровления мы будем спать в одной постели, я согласилась при условии, что его намерения останутся неизменными. Но нам придется держать это в тайне, так как лорды опасаются, что если мы снова сблизимся, то он может отомстить им.
«Я рад, что ты рассказала мне о лордах, – сказал он. – Надеюсь, теперь ты хочешь, чтобы мы жили счастливо. Если это не так, то нас ожидают большие неприятности, гораздо серьезнее, чем ты можешь себе представить».
