Она вытерла о юбку холодные, но вспотевшие ладони. Ее рука сама собой взялась за перо и продолжила писать.
«Я устала, но не могу удержаться от письма, пока не кончилась бумага. Будь проклят этот сифилитик, донимающий меня своими требованиями! Он не сильно обезображен, но находится в прискорбном состоянии. Я чуть не умерла от его зловонного дыхания, хотя сидела в изножье его постели.
В итоге я поняла, что он очень подозрителен, но доверяет мне и отправится туда, куда я скажу.
Увы! Я никогда никого не обманывала, но вы стали тому причиной. Из-за вас я так преуспела в притворстве, что мысль об этом ужасает меня, и я близка к тому, чтобы считать себя предательницей».
Но Босуэлл на самом деле не хотел, чтобы она проходила через это. Скорее он хотел, чтобы она избавилась от ребенка. Для него это было простым и ясным решением проблемы.
Босуэлл. В первую очередь он был солдатом и сам увяз в трясине интриг, как ее белая лошадь в болоте во время возвращения в Джедбург. Как и она, он находился не в своей стихии. Им обоим угрожала огромная опасность.
«Итак, дорогой мой, я хочу сказать, что не поступлюсь ни честью, ни совестью, ни опасностью, ни величием…»
Теперь она делала кумира из Босуэлла, в точности так же, как Дарнли делал из нее богиню. Да, его грех оказался заразным, и она подхватила эту душевную болезнь.
«Я никогда не устану писать вам, однако закончу на этом, целуя ваши руки. Сожгите это письмо, ибо от него исходит опасность, хотя в нем трудно разобраться, потому что я не могу думать ни о чем, кроме своего горя…»
Небо на востоке посветлело; в желтом свете свечи бумага казалась грязной, а чернила смазанными. Мария сложила письмо и запечатала его, чтобы передать Парису, доверенному посланцу Босуэлла. Она еще никогда не чувствовала себя более одинокой.
Маленький отряд медленно продвигался по пустой холодной равнине. Лорд Ливингстон, терпеливо ожидавший в Глазго последние десять дней, возглавлял путь. Мария и ее слуги ехали за ним, а Дарнли, лежавший в ее паланкине, подвешенном между двумя лошадьми, перемещался с максимальными удобствами, доступными на неровной дороге. Крытый паланкин был снабжен занавесками, поэтому он мог не бояться ветра, бьющего в лицо. Тем не менее он носил маску из тафты в качестве двойной защиты от любопытных взглядов и ненастной погоды.
Его состояние значительно улучшилось, хотя, по словам врача, до полного исцеления гнойных язв оставалось ждать еще несколько месяцев. Мягкое покачивание на пологих спусках и подъемах убаюкивало его, и он чувствовал себя, как младенец в люльке, то просыпаясь, то снова засыпая.
Мария с облегчением покинула чужую и смутно пугающую территорию Ленноксов. У нее остались самые мрачные впечатления от Глазго: казалось, там стояла вечная ночь и невозможно было соблюдать обычный режим дня. Ей пришлось привыкнуть к ритму больничной палаты Дарнли, перекроившему мир по своему искаженному подобию. Теперь огромное пустое небо с рассветами и закатами обещало желанное возвращение к реальности. Она все еще не могла надышаться свежим холодным воздухом, как будто легкие пропитались едкими больничными запахами.
Как ни странно, но тошнота и головокружение, сопутствовавшие ранней беременности, исчезли после того, как она столкнулась с поистине отвратительным зрелищем болезни Дарнли и с вонью гниющей плоти. Она как будто не могла позволить своему телу никакого проявления слабости.
Мария не получала известий от Босуэлла, но пока в этом не было необходимости. Она постаралась сообщить ему обо всех политических заявлениях, сделанных Дарнли под влиянием ее притворства, но ни одно из них не выглядело особенно тревожным. Какое бы злодейство он ни замышлял, в разлуке с отцом и его людьми он оставался почти бессильным. Никто в Эдинбурге не стал бы вступать в заговор с его участием: ни один из лордов не доверял ему и не хотел иметь каких-либо дел с ним.
Огромный ворон, чья широкая спина переливалась радужными оттенками, перелетал с дерева на дерево перед ними и ждал их приближения, наклонив голову. Потом он взмахивал тяжелыми крыльями и скользил к следующему дереву. Он ни разу не каркнул, только зловеще поглядывал на процессию.
