Кожа на лице туго натянута, загорелая и чисто выбрита, а челюсть немного выпячена. Губы широкие, изогнутые, бледно-розового цвета.
Мощная шея, такая же загорелая, как и лицо, переходит в широкие плечи. Он носит кожаную охотничью рубашку ржавого цвета, но, несмотря на длинные рукава, можно видеть выпирающие мышцы. У него большие ладони с короткими сильными пальцами.
Она перевела взгляд на его мускулистые бедра, хорошо очерченные под облегающими кожаными штанами для верховой езды, и ноги с широкими икрами, обутые в короткие сапоги с низким каблуком.
Потом она снова посмотрела на его лицо.
Над его правым глазом виден шрам, оставшийся после схватки с Кокберном из Ормистона. Но других шрамов нет, зато есть длинные ресницы. У него зелено-карие глаза цвета зимнего мха.
– Чего-то не хватает? – услышала она голос Босуэлла. – Вы так смотрите на меня, как будто по мне ползает какое-то насекомое.
– Там был жук, но он улетел, – ответила Мария, смущенная сверх всякой меры. – Он сидел на вашем… на вашем…
Все засмеялись, и Мария залилась краской.
– Так вот почему твой взгляд был прикован к его… к чему? – ехидно произнес Дарнли.
– Ни к чему, – отрезала Мария.
– Ладно, ладно, – поспешно вмешался сэр Джон. – Чем мы займемся сегодня? Может быть, попробуем поохотиться в Эттрикском лесу? Будем надеяться, браконьеры не побывали там раньше нас. Вчерашнее происшествие крайне огорчило меня.
– Боюсь, я вынужден проститься с вами, – сказал Босуэлл. – Передышка была приятной, но меня зовет долг, на этот раз принявший вид Эллиота. Они еще далеко не разбиты, и остается мало времени, – он встал и сделал последний глоток эля. – К октябрю я собираюсь отдать их на вашу милость.
– Может быть, тогда поохотимся вместе? – обратился Дарнли к Марии. – То есть, если ты думаешь, что сможешь усидеть в седле после прошлой ночи.
– Ее Величество – превосходная наездница, и вчерашняя прогулка даже не стала для нее серьезным испытанием, – заметил Босуэлл.
– Я имел в виду после наших скачек в постели вчера ночью, – сказал Дарнли, едва ли не лопаясь от гордости.
Мария ахнула от чудовищного оскорбления. Не только от мерзкого хвастовства Дарнли, но – и это осознание еще сильнее потрясло ее – от стыда, что Босуэлл узнал о том, что она отдалась Дарнли в этом доме, когда их разделяло лишь несколько комнат. Она ненавидела его за это знание.
– Пожалуй, ты снова беременна! – воскликнул Дарнли. – И, добрые люди, – он похотливо подмигнул Босуэллу и сэру Джону, – разве не полагается обхаживать кобылу, когда она жеребится? Мы будем скакать, скакать, скакать!
Он визгливо засмеялся и сам начал прыгать вокруг, расплескивая содержимое своей кружки.
– Ты пьян! – крикнула Мария, как будто это было для нее новостью. – Значит, мне говорили правду и твое пьянство стало еще хуже – твое поганое, непристойное пьянство! Сейчас лишь девять утра, а сколько ты уже выпил? – она толкнула кружку, которая покатилась по камням на траву. – Ты, пьяная скотина! Ты больше никогда не прикоснешься ко мне!
Она влепила ему такую оплеуху, что Дарнли завертелся вокруг своей оси. У него заплелись ноги, и он рухнул как подкошенный.
Слуги, стоявшие у крыльца, застыли в нерешительности, готовые выполнить приказ.
Внезапно Мария почувствовала на плечах сильные руки и услышала властный голос возле своего уха. Босуэлл наклонился так близко, что его губы почти касались ее щеки:
– Успокойтесь. Оставьте его лежать здесь. Не надо унижаться.
Он отпустил ее и отступил.
– Сэр Джон, мне пора ехать. – он презрительно посмотрел на Дарнли, валявшегося на земле. – Ваше Величество, могу ли я предложить свежий сидр или молоко для ваших будущих завтраков? Доброго вам дня.
Он повернулся и направился в дом, чтобы собрать вещи перед своим отъездом.
Когда он ушел, Мария спрятала лицо в ладонях и горько расплакалась. Она чувствовала себя более несчастной, чем могла представить. Потом она вытерла слезы и приказала себе больше не плакать.
Трясущийся и хныкающий Дарнли продолжал лежать на том же самом месте.
«Мне тоже нужно уехать отсюда, – подумала она. – Я заберу маленького принца, отвезу его в Стирлинг и отдам на попечение Эрскинов».
