— Ведь только в этом случае, — убеждал он Инаят-ханум, — мы всегда будем желать вам от чистого сердца доброго здоровья и многих лет жизни.
Он был настойчив, и в конце концов Инаят-ханум пришлось уступить. Довольный одержанной победой, Иса подумал: «Разве может все это идти в сравнение с тем, что я потерял после революции?»
Медовый месяц решено было провести на даче Инаят-ханум на морском побережье. Поблизости протекал Нил. Иса был околдован этим уголком, где удобства города сочетались с прелестями сельской местности. Ему нравилась сонная тишина, царившая вокруг. Сухой и чистый воздух действовал опьяняюще.
На курорте не оказалось никого из друзей или знакомых, и Иса все время проводил с семьей. Совершенно неожиданно для себя он оценил прелесть семейной жизни. Ему казалось, что он обрел наконец счастье и покой. К тому же его самолюбию льстило, что Кадрия с покорностью рабыни выполняла все его желания.
Однако скоро такая жизнь стала тяготить его. Все-таки он привык к самостоятельности и в прошлом был не прочь выдать себя за аристократа, имеющего солидные доходы. А сейчас он попал в полное подчинение к жене: ведь жизнь в достатке всецело зависела теперь от состояния ее матери. Только теперь Иса понял, что значит быть безработным. И сколько ни старалась Инаят-ханум предупреждать его желания, как ни сильна была любовь Кадрии — ничто не могло избавить Ису от мучительного сознания своей неполноценности и одиночества.
Да, такая жизнь не могла длиться долго! Надо снова заняться какой-то полезной деятельностью, найти применение своим силам и способностям!
Со временем Иса лучше узнал Кадрию. Она любила хорошо одеваться, великолепно готовила, особенно сладости — здесь она не имела себе равных. К тому же обладала отменным аппетитом. С удовольствием играла в нарды, любила кино, иногда не прочь была сходить в театр посмотреть что-нибудь комическое: серьезных вещей не терпела. От начальной школы — единственное, что она закончила, — память ее сохранила совсем немного: с трудом читала, едва могла написать письмо.
Зато Кадрия была истинной женщиной — в полном смысле этого слова: с горячими чувствами, заботливая и нежная. Иса мог быть доволен. Однако ее чрезмерная заботливость и нежность постепенно стали тяготить его. Возможно, она так внимательна к нему потому, что у нее нет ребенка? Иса часто замечал, какими печальными и вместе с тем восторженными глазами смотрела она на детей. «Интересно, какие мысли скрываются в этой головке? — думал он. — Волнует ли ее, например, то, что в свое время я был вынужден оставить работу и лишиться всего?» Временами Иса вспоминал Сальву. В такие минуты острее начинала ныть старая сердечная рана. Однажды перед глазами возникла Рири. При воспоминании об этой унизительной связи лицо Исы исказила гримаса страдания.
А ведь были времена! Он подъезжал утром к зданию министерства на казенном «шевроле», швейцар услужливо распахивал двери. Однажды он даже хотел выставить свою кандидатуру в парламент и наверняка был бы избран. Но сам премьер-министр советовал повременить немного — пока Иса будет выдвинут на министерский пост…
Сообщение о национализации Суэцкого канала[12] застало его врасплох. Сразу были забыты превратности личной жизни. Настроение поднялось, и Иса просто задыхался от жажды деятельности — как это было в старые добрые времена. Он был захвачен волной всеобщего энтузиазма. Встречаясь о друзьями, Иса спешил обменяться с ними мнениями. Как ни трудно это было для него, но он не мог не признать величия свершившегося. Правда, он сознавал это рассудком, сердце по-прежнему отвергало все, что было связано с новым режимом. Иса с напряженным вниманием следил за политическим небосклоном: появление новой восходящей звезды вызывало интерес, порождало ассоциации с прошлым. Он не находил себе покоя, уставал, мучился от страшного раздвоения, терзающего его душу. «Что же будет?» — спрашивал он себя, пытаясь определить свое отношение к возможным последствиям происходящих событий. И не в силах найти ответ, обращался за помощью к жене, к теще, но они не могли удовлетворить его, и обычно после разговора с ними он спешил в кофейню пропустить пару успокоительных рюмок.
