Виталик вышел на улицу, в первый раз без наручников, щурясь на яркое весеннее солнце держа в руке копию оправдательного вердикта присяжных по делу об убийстве Абдулкеримова и копию постановления о признании его потерпевшим по делу об убийстве Нецветовой.
Люба ждала на улице его у входа в прокуратуру, сидя на металлическом ограждении.
Она взяла его за руку, и они молча пошли к дому. Идти им было около получаса пешком, и всё это время оба они молчали.
— Всё равно я его найду, — сурово сказал Виталик вслух в самом конце пути.
— Кого? — не поняла Люба.
Он не ответил.
Плачущая Татьяна Фёдоровна встретила их на пороге своей квартиры.
— Сиротинушка ты моя, — причитала она, обнимая за плечи Виталика и роняя голову ему на грудь — он был выше её на голову, — один остался, совсем один как перст… Отпустили, надо же, отпустили из тюрьмы соколика… А Ларочка, царствие ей небесное, так и не увидела своего сыночка родного…
…В квартире Виталика всё ещё работали криминалисты, и ночевать он поехал к Измайловым.
Люба задёрнула шторы, закрыла дверь комнаты на ключ изнутри и погасила свет.
* * *
Организовать похороны Виталику помогли Любины родители.
Он молча стоял у свежевырытой могилы на одном из кладбищ в черте города Москвы, в той же куртке, в которой вышел из тюрьмы, и невидящим взглядом смотрел, как опускали в землю гроб с телом его матери, как засыпали её землёй.
Так же молча смотрел он на высокий памятник из чёрного гранита, где было высечено когда-то: «Нецветов Георгий Иванович, 1957–1993», а теперь появились новые свежие буквы: «Нецветова Лариса Викторовна, 1962–2007».
Виталик долго ещё стоял у могилы, опустив голову.
Кто-то легко-легко — или это показалось — коснулся рукава его куртки.
Это была Люба Измайлова.
— Пойдём, — сказал Виталик. — Надо идти.
Они вышли за ворота и какое-то время шли молча. Первой нарушил тягостную тишину Виталик.
— Это Стивенс, — сказал он, — я знаю, что это Стивенс.
— Кто это такой? — спросила Люба.
— Ты хочешь знать всю правду? — обернулся он неожиданно резко.
— Конечно, — ответила она.
— Ты уверена, что всю?
— Да.
— Хорошо. Тогда слушай… и не перебивай. Ты помнишь, когда меня арестовали?
— Само собой. Девятнадцатого ноября пятого года, рано утром…
— В субботу. Даже в ночь с пятницы на субботу… Хорошо, слушай. В четверг у меня был обычный рабочий день, я развозил корреспонденцию по офисам. И тут — этот звонок… Мне сказали, что звонит Кристофер Стивенс из компании «Боинг», что ему надо со мной встретиться. Я даже подумал, что меня разыгрывают, но он настаивал, и мы встретились вечером в пятницу, он меня повёл в дорогой ресторан и стал делать предложение, от которого невозможно отказаться. Он хотел купить диссертацию моего отца, если помнишь, ты у меня её брала почитать, — девушка кивнула в ответ, — и я почувствовал, понимаешь, нутром почувствовал, что не тот этот Кристофер Стивенс, за кого себя выдаёт… А теперь я полностью в этом уверен.
— Почему?
Виталик пристально посмотрел ей в глаза.
— Мне очень жаль, что я не догадался до такого шага сразу, но в тюрьме у меня было время подумать. Вчера я позвонил в московское представительство «Боинга». Там нет и никогда не было никакого Стивенса.
Люба была ошарашена и не знала, что сказать.
— Это точно? Может, был, но уволился? Полтора года прошло…
— Нет, — покачал головой Виталик, — со мной говорила секретарь, очень приятная девушка, сказала, что работает там уже пять лет и очень сожалеет, но господин Стивенс никогда у них не работал. Что только подтверждает мои подозрения, которые появились тогда. Чуешь, куда клоню? Это было в пятницу, поздно вечером, и я попросил отсрочку до понедельника, я сказал, что мне… — Виталик запнулся и вздрогнул, словно только в этот момент озарило его страшное воспоминание, — что мне надо посоветоваться с матерью… Люба, я сейчас только об этом подумал, ведь она же ничего не знала, ничего… — он сглотнул подступавший к горлу комок и продолжил. — Стивенс согласился, а я поехал в штаб к Маркину, застал его на месте, выложил ему все расклады, как на духу, как сейчас рассказываю тебе. И знаешь, что мне ответила эта сволочь?
