— Верю, — ответил Виталик, — а ты мне?
— И я тебе верю, — кивнула она, — как же мне тебе не верить, Нецветов? Я же тебя люблю, — и она упала к нему на грудь, разразившись хохотом, перемежаемым рыданиями, — Нецве-етов!..
Он молча ждал, пока Люба успокоится.
— Значит, ты сжёг диссертацию, — спросила она наконец весело и в то же время серьёзно, — ничего не осталось?
— Ничего, — подтвердил он.
— А знаешь, Виталик, рукописи не горят. Я же брала у тебя её на время, помнишь?
— Конечно… — только и смог произнести он.
— Я всё отсканировала, Виталик. Ты уж прости, что не спросила твоего разрешения, мы же были в ссоре. Но знай, что отсканировала.
— И где файлы? — забеспокоился Виталик. — Они не попадут к чужим?… В свете того, что я тебе рассказал…
— Нет, не волнуйся. Я всё скопировала на диски и закопала их в лесу. В Измайловском парке. Я тебе покажу, где именно, и скопирую тебе, если хочешь. Я это сделала на всякий случай, на свой страх и риск. Так что знай, рукописи не горят, Виталик, — она снова улыбалась, обнимая его, стоявшего в растерянности.
* * *
За прошедшее время дверь тира ещё больше покосилась — было видно, что ни о каком ремонте здесь и не помышляли. Но старик, продававший пульки для пневматического оружия, узнал постоянного посетителя по походке ещё за несколько секунд до того, как он толкнул деревянную дверь.
— Виталик! — радостно приветствовал он старого знакомого. — Давненько не бывал у нас, давненько… Что ж не появлялся?
— Пришлось уехать по неотложным делам, — уклончиво ответил Виталик.
В тире, кроме него, никого не было — он пришёл посреди рабочего дня. Он набрал пулек больше, чем обычно, руки ощутили знакомый холод оружейного металла и снова действовали сами, по привычке. Но, наводя оружие на мишень, Виталик видел не нарисованные круги — за ними стояли его враги, реальные, живые и тёплые.
Стивенс… Маркин… Артюхин…
Пневматические пули одна за другой ударяли точно в цель, как будто и не было полуторагодового перерыва, как будто только вчера Виталик в прошлый раз держал в руках винтовку.
Стивенс… Артюхин… Маркин…
* * *
В минуты, когда в Московском городском суде оглашался вердикт присяжных, Уильям Моррисон находился в самолёте, примерно над территорией Польши, и медленно глотал через трубочку апельсиновый сок. Моррисон был в бешенстве, но сохранял полное внешнее спокойствие.
Он не смирился с неудачей, но начальство отзывало его из России.
С чем будет связана его новая работа — он ещё не знал.
Если бы это зависело от самого Уильяма, он предпочёл бы участвовать в организации маленькой победоносной оранжевой революции в какой-нибудь маленькой стране, где есть нефть и, следовательно, отсутствует демократия. При этом не столь важно, где именно. Моррисон легко приспосабливался к любому климату и часовому поясу. Он мог за короткий период времени на хорошем уровне овладеть языком страны пребывания. Только бы не попадались ему на пути упёртые типы вроде Нецветова, глупого двадцатилетнего мальчишки, которому миллион долларов предлагали, а он полез в бутылку… Или в Бутырку, усмехнулся русскому каламбуру Уильям. От таких личностей у него начинала болеть голова. Да, главное, чтобы люди, с которыми ему придётся иметь дело, свободно изъяснялись на родном для него языке — на универсальном для всех времён и народов языке торга.
Глава семнадцатая. Приметы времени
Зимой две тысячи шестого — седьмого годов умер дед Дмитрия Серёгина по матери, и в наследство ему достались машина и дача под Балашихой.
Дача не особенно интересовала Диму и его родителей — огород был запущен, да и состояние дома оставляло желать лучшего. Димино детство, особенно летние каникулы, проходило на даче отца, в нескольких десятках километров от Москвы по Савёловскому направлению.
К машинам он был всегда неравнодушен в той степени, в какой неравнодушен к ним любой мальчишка, но по-настоящему заболел автомобилями, только став владельцем собственного.
В ту весну, сдав экзамен на водительские права, он пропадал в гараже все вечера и выходные. Люба и Андрей могли не видеть его неделями, и, как им показалось, не без труда вытащили даже на встречу с Виталиком.
