Братья помолчали.
— Дин, — заговорил младший, — когда я выходил поговорить по телефону…
— Проблеваться, принцесса. Называй вещи своими именами.
— Как хочешь. Когда я выходил неважно зачем, я заметил одного типа. Довольно высокий, черноволосый, пижон дальше некуда. Кашне как из последней коллекции какого-нибудь Гуччи, не говоря уже о шляпе.
— И что? Там полно зевак глазело за внешним ограждением.
— Он выделялся. Смотрел не так, как остальные, стоял иначе. Ну, понимаешь меня?
— И?
— Когда мы уходили, он ещё был там. Кажется, нам надо найти его раньше, чем незабвенный У. Мастерс, помощник шерифа.
Либерти — довольно большой городок, ну, по меркам Миссури, конечно. И найти в этом муравейничке единственного пижона в шляпе — задачка та ещё. Это вам не Хайвилль какой-нибудь, где всех собак по хвостам знают.
— Дин, его здесь заметят все.
Ну да. Здешние «покажи-ка мне» вычислят чужака на раз. Другой вопрос — захотят ли поделиться информацией с другими чужаками.
Но если просидеть на жопах ещё одну такую смерть, то…
Дальше Дин не додумал. Ясно, что грош им цена в таком случае, во всех смыслах. И если Сэмми сможет вернуться в свой колледж, то ему, Дину Винчестеру, деваться совершенно некуда. На глаза отцу он попасться точно не рискнёт. Да и так, в зеркало смотреться — тоже.
— Значит, ищем твоего инкогниту в шляпе. И копаем дальше, Сэмми. Копаем дальше.
1895 г., Лондонское предместье
Кудесник и маг деловито выгружал из дилижанса: большой чёрный ящик, обмотанный лохматой верёвкой; облупленный саквояж размером с сенбернара; нечто длинное, напоминающее нетолстую вязанку хвороста, если ту завернуть в крепкую холстину; просто несколько кожаных мешков и мешочков, связанных в единую гроздь. Наверное, сложное фотографическое дело требовало огромного количества подсобных предметов и материалов. Сам Дункан дагерротипией не увлекался, поскольку по привычке держался подальше от любых средств, способных увековечить его личность, но некое подобие уважения испытал. Несмотря даже на — хм — своеобразную внешность мага и кудесника. Ибо был упомянутый маг грязен и ликом отвратен. Глазки у него были навыкате, а зубы — чересчур длинные и кривые. Цилиндр его напоминал угольное ведро, жилет — ужин непривередливой кошки, а башмаки вообще ничего не напоминали, ибо подобной пакости природа не терпит.
Дункан старался думать о мастере фотопортрета в юмористических тонах, но это был не более чем способ отгородиться от чувства неконтролируемого ужаса, которое охватывало его при каждом взгляде на этого человека. Дункан убеждал себя, что дело исключительно в знании того, чем мистер Куинн (так он представился) зарабатывает на жизнь. Ну и в Джимми. Конечно, в Джимми, который уже давно не напоминал ангела.
Мистер Куинн утверждал, что торопился как мог, но заказов, знаете ли, много набрал. Пока все выполнил, неделька как-то незаметно пролетела… Жарковато, сударь мой, не находите ли?
Дункан полностью устранился от приготовлений и вообще старался не смотреть. Мистеру Куинну, кажется, всё было нормально. Его ничего не беспокоило: ни жуткий запах, ни чёрно-лиловое, опухшее, страшное тельце, ни даже пьяная в стельку миссис Макмангус. Он делал своё дело совершенно спокойно, даже подшучивал в рамках приличий, чтобы работка спорилась, как он сказал. Вспышка магния неприятно напомнила квикенинг.
Взять задаток мистер Куинн отказался, сказал, что возьмёт потом и всё полностью, у него порядок такой. Дункан был бы рад всучить ему всю сумму сразу и сбежать, но мастер остался непреклонен.
Дункан ждал на улице, в неприбранном дворике размером примерно с барную стойку ближайшего трактира. Мистер Куинн клятвенно пообещал, что закончит работу к концу церемонии и принесёт готовые карточки к дому вдовы. Войти в дом Дункан отказался наотрез, хотя хозяйка была весьма настойчива. Но Дункан просто не мог. За десять дней внутри всё настолько пропиталось смертью, что даже Бессмертному было не по себе.
Он должен был чувствовать себя идиотом, который позволил себя выдоить пьянчуге-прощелыге. Болваном, уже одиннадцатый день торчащим в этой Богом забытой дыре. Ослом, над которым втихую (лишь изредка — вслух) посмеиваются добропорядочные жители посёлка.
