Безжалостная Мадам Холера неплохо прогулялась по предместьям Лондона этим летом. Не пятьдесят четвёртый год, конечно, но траурные процессии, возглавляемые одним или несколькими маленькими гробиками, редкостью не были. Однако мальчик не походил на иссохшие тельца жертв жестокой Мадам. Округлые щёчки, бархатистая кожа.
— Он ничем не болел, — прошептала несчастная мать. — Всегда такой тихий, послушный… Другие огольцы — чистые Хулигэны, а мой Джимми никогда не бегает, не дерётся… Ангелок, о мой ангелок…
«Болел, — звякнул в голове голос доктора Листера, с которым случалось Дункану проводить весьма познавательные вечера. — Здоровый мальчишка не может не бегать и не драться. Наверняка порок сердца. Оно тогда действительно может просто остановиться в любую секунду без видимых причин. Но откуда это знать невежественной женщине, которая едва ли грамотная?»
— Я могу чем-нибудь помочь вам, сударыня? — спросил Дункан, думая, что даже Бессмертные не могут возвращать мёртвых.
— Можете. — Несчастная мать шмыгнула носом и подняла на Маклауда опухшие от слёз глазки. Наверное, её покойный супруг был на редкость красив и Джимми уродился в него. Взгляд показался Дункану оценивающим, даже слегка хищным.
— Чем же? — Он уже понял — чем. И чудеса с воскрешениями здесь не при чём.
— Я бедная вдова, — она ещё раз шмыгнула носом, — и у меня нет денег, чтобы достойно похоронить моего малютку. Даже на самый простой гробик, даже на самый грубый саван… а мой Джимми заслужил достойных похорон, господин…
Ха! Если бы всё было так просто. Уже очень скоро Дункан понял, почему односельчане миссис Макмангус спешили пройти мимо. Это оказалась настоящая акула, если только хищную рыбину кто-нибудь рискнул бы запихать в коричневое вдовье платье с расходящимися по бокам вытачками. Хозяйка маленького отеля, в котором остановился Дункан, сочувствовала ему, открытым текстом называя миссис Макмангус очень плохими словами.
Три дня из Дункана вытрясали шиллинги, кроны, а местами и гинеи на закупку всевозможного похоронного инвентаря, на заупокойные мессы в ближайшей церквушке, на чёрт знает что ещё, Дункан сбился. Закупки и заказы почтенная вдовица делала только самолично (Дункан, разумеется, не настаивал), и нос её раз от разу становился всё более похожим на спелую сливу. Дункан трижды пожалел, что признался в своём шотландском происхождении, потому что был моментально зачислен чуть ли не в родственники. И теперь к нему приставали не хуже пиявки не только из-за денег, но и с уверениями в верности Стюартам и приглашениями зайти на рюмочку настоящего шотландского виски, которое она якобы гнала самостоятельно.
Плюнуть и уехать мешал Джимми. Маленький ангелок с разорванным сердцем, наряженный во всё лучшее, что нашлось у гробовщика, расчёсанный и напомаженный, так и лежал на дощатом столе в тёмном и нечистом доме вдовы Макмангус. Дункан хотел дождаться похорон, чтобы быть уверенным в том, что кружева и ленты не откочуют к старьёвщику, лаковый гроб не вернётся в мастерскую старого Эшли, а…
В общем, он втянул Джимми в эту авантюру и должен дождаться, пока маленького страдальца предадут земле.
Он ещё не знал, какой сюрприз ему приготовили.
— Мистер Маклауд, — привычно умываясь слезами, сказала ему честная вдова Макмангус утром четвёртого дня. — Я никак не могу поверить, что моего ангелочка не будет со мной никогда. — Судя по лиловым прожилкам на красном носу, вдовица уже успела тяпнуть полпинты портера. — И вчерась я попросила гробовщика Эшли, чтобы он написал в Дувр своему знакомому, который делает да… даг… дар… в общем, такие портреты с помощью маг… магниевой машины по умеренной цене. Тот мастер прямо волшебник какой-то, говорят. У тётки нашего звонаря Господь двойняшек прибрал по февралю, так он их запечатлел — как живые, говорят! И быстренько приезжает, совсем скоренько, Джимми спортиться не успеет, а мне память на всю жизнь одинокую, горемычную, останется… Совсем недорого!..
И она уставилась на него снизу вверх преданным взглядом хитрых и жадных мышиных глазок, из которых слёзы уже не просто капали, а струились и фонтанировали.
