О смерти Улу-Мухаммеда Василий узнал скоро. Он слышал, как бояре шумно ввалились в его покои и уже с порога, перебивая друг друга, заговорили:
— Государь!.. Государь! Радость-то какая у нас! Услышал Бог наши молитвы, прибрала к себе смертушка Мухаммеда. В аду сейчас он жарится!
Разве можно чем-нибудь удивить Василия? Он прошёл многие испытания: знал унижение и победу... Лишённый зрения, обычные дела он воспринимал не так чётко, как бывало раньше. Он не удивится, если бояре скрутят ему руки и вытолкают вон. Его бока уже топтали ногами, а на голову наводили хулу. Он привык, что бояре, подобно смердам, грохаются перед ним на колени. Василий знал и о том, что юродивые почитают его за мученика. И невозможно найти слова, которые могли бы ранить его или обрадовать. Василий готовился ко всему, но только не к смерти Улу-Мухаммеда. Хан казался князю почти бессмертным и несокрушимым, как может быть несокрушима Орда. Василий не однажды наблюдал, насколько уважают и боятся ордынцы своего хана — падают ниц на землю и лежат так до тех пор, пока Улу-Мухаммед не проследует дальше. Князь знал и о том, что ближайшие слуги за великое счастье почитали коснуться губами его туфель. Хан был велик не только ростом, но и делами. Неустанно расширяя просторы Казанского ханства, он не однажды досаждал и ему, а затем взял в плен. Улу-Мухаммед не знал меры ни в чём: любил женщин, любил проводить время в весёлых застольях. Хан не знал предела своим желаниям, напоминая непокорную быструю реку, меняющую своё русло. И весть о смерти Улу-Мухаммеда была неожиданна, словно упавший на голову камень. В отличие от бояр он не испытал радости, не нашёл Василий в своей душе и облегчения. Пустота одна. За эти годы он привык к хану настолько, что ему казалось, будто Улу-Мухаммед всегда находился рядом с ним. Большой Мухаммед стал его господином, требовал с него ежегодную дань; но Василий видел его и тогда, когда он просил приюта в русских землях.
В то время Василию показалось, что Мухаммед не сможет никогда подняться!
Чтобы поверить в это, нужно было совсем не знать Мухаммеда. Уже на следующий год тот умел сделаться ханом, а позже, с бесчисленной ордой, вторгся в нижегородские земли. Шли годы, и Василий увидел уже другого Мухаммеда, не такого, каким он был в Орде, — молодого, полного сил, гостеприимного хозяина, рассудившего затянувшийся спор в пользу малолетнего внука Дмитрия Донского и подававшего ему пиалу с шербетом из собственных рук, а другого — постаревшего, усталого, без прежнего блеска в глазах. Единственное оставалось в нём неизменным — заразительный смех, и слуги его были так же расторопны, как и раньше, — мгновенно выполняли желание своего хана — подносили кувшины с кумысом, блюда с фруктами, а если потребуется — рубили строптивые головы. И если в Золотой Орде он был гостем, то в Казани оставался всё-таки пленником. Хотя внешне это как будто никак не сказывалось — Улу-Мухаммед по-прежнему оставался любезным с Василием, а слуги обходительными, и отдавали они почести русскому князю не меньшие, чем самому хану.
Улу-Мухаммед уважал своего знатного пленника, так почему ему, Василию, не уважать казанского хана?
Весть о смерти Улу-Мухаммеда расстроила Василия. Он пошарил ладонью вокруг себя и нашёл подлокотник кресла. Бояре умолкли и ждали, что скажет государь. Василий Васильевич осторожно опустился в кресло и спросил спокойным голосом:
— Как же это произошло? Неужто сам помер?
— Ну как же! Дождёшься его смерти! Такая глыбина до глубокой старости жила бы! — возразил кто-то из бояр. — Сын его убил старший, Махмуд! Мурзы говорят: убил хана и в реку спихнул. Татарове потом его тело выловили и рану нашли колотую.
