— Они ведь, ироды, от Василия ни на шаг не отходят. Всюду его стерегут. Да уж ладно, придумаю что-нибудь.
Боярин подошёл к нищенке, которая вертелась здесь же рядом, и что-то шепнул ей на ухо, сунув в руку монету. Нищенка согласно кивнула головой и отошла в сторону. Боярин Хвороста вернулся к монаху и проговорил:
— Как только стража отойдёт от Василия, ты ему сразу говори, что хотел, и времени не теряй. Другого случая не будет.
Нищенка шла прямо на Василия, потом ухватила его за рукав и запричитала:
— Дай золотой, дай золотой, не поскупись для больной, дай золотой!
— Да отойди, мать! Неужели не видишь, что князь слепой! — заговорил поводырь.
Нищенка не отставала, ещё крепче ухватила князя за рукав и твердила своё:
— Дай золотой, дай денежку! Пожертвуй сироте! Вижу, человек ты богатый...
Боярин Хвороста бросил на землю монету.
— Пошла прочь! Неужели не видишь, что это князь великий перед тобой, Василий Васильевич! Эй стража, что стоите?! Гоните прочь нищенку, дайте князю в церковь пройти, помолиться.
Стража подхватила нищенку под руки и поволокла в сторону, а баба упирается и сыплет без умолку бранными словами:
— За что?! За что сироту обижаете?! Нет у меня ни батюшки, ни матушки, все в татаровом плену сгинули, а тут меня, сиротинушку, княжьи люди порешить хотят! Пожалейте несчастную, заступитесь за бедную!
— Эй, дядьки, что же вы юродивую обижаете?! Басурмане того не делают!
Стража не слышит, тащит юродивую от князя, а девка крепко держит его за полы и орёт во всю глотку:
— Князь, Божий человек, ты такой же юродивый, как и я, подай монетку, помоги сироте!
Василий пробовал освободиться от крепких пальцев нищенки, но она всё сильнее тянула его за полы. Наконец стражи отцепили юродивую, и князь, теряя равновесие, качнулся, и не будь рядом чернеца, который подхватил князя на руки, упал бы Василий оземь.
— Спасибо тебе, мил человек, спасибо, как тебя звать?
— Государь, это я — Прошка Пришелец, слуга твой, — зашептал горячо Прохор Иванович.
— Прохор? — насторожился Василий Васильевич.
— Прохор, государь, Прохор, только ты криком меня не выдавай, тайно я здесь, государь.
— Какой же я теперь государь, Прохор Иванович? — Василий опёрся о крепкое плечо слуги. — Ровня мы теперь. Да и ты для меня что брат. С ближними я так не жил, как с тобой, только ты один и мог меня понять.
— Я к тебе вот с чем пришёл, Василий Васильевич, — шептал монах в ухо князю, — не долго тебе ещё в темнице маяться. Народ против Дмитрия силищу собирает, ты только прими личину агнца. Кайся побольше и ни в чём Дмитрию не перечь, а то он, ирод, и живота лишить может. Будем мы в Угличе с воинством на Петров день. Вот тогда и освободим. Много нас: князья Ряполовские с дружиною, Иван Васильевич Оболенский, Степан Ощера, Юшка Драниц, да разве обо всех скажешь! А сейчас мне идти надо, Василий Васильевич, не ровен час, признает кто. Вон стража твоя возвращается.
— Ступай, Прохор, ступай, — шептал князь в спину удалявшемуся монаху.
— Стало быть, Ряполовские разбили мой отряд и ушли в Литву? — переспросил Шемяка.
— Так оно и было, государь, — отвечал боярин Иван Ушатый. — Князья Василия хотели освободить, к Угличу шли, да на отряд натолкнулись. А Семён Филимонов с дружиной к Москве подступает, с ним Русалка, Руно и многие дети боярские. А ещё Новгород против тебя подбивают, оттуда отряды идут, и скоро они всей ратью под Москвой будут. Что делать будем, князь? — басил боярин.
Дмитрий поднялся со стула, подошёл к горящей свече, взял её в руки и долго наблюдал за ровным желтоватым пламенем. В последние недели князь осунулся, лицо его стало худым, и серые тени залегли под глазами. И боярин вдруг подивился тому, как похожи двоюродные братья: у Василия те же острые скулы и тот же упрямый подбородок. И Василий когда-то смотрел так же дерзко и прямо. Характером-то они под стать друг другу: никто уступить не хочет... Дмитрий зажёг ещё свечи, и полумрак растаял, тени под глазами Дмитрия пропали, лицо разгладилось.
— За владыками послать надо, — решил двадцатишестилетний князь. — А там... решим, как быть далее. И ещё, пусть Иван Можайский с боярами прибудет. А то всё на хворь ссылается.