А ведь кроме казанской дани остался ещё и ордынский выход. Не сбросила с себя Русь опеку чингисидов после того, как подставила голову под новое ярмо. Может, отказаться от великого княжения, стать простым князем, а Дмитрию Шемяке отдать великое московское княжение? Видно, так самому Господу угодно, что московские князья перед угличскими шапку ломают.
Но Василий Васильевич произнёс иное:
— Ты хочешь, хан, получить весь выкуп сразу?
— Ну что ты, князь Василий! Разве рубят дерево, которое должно принести вкусные и сочные плоды? — возразил Мухаммед. — Совсем нет, этот выкуп я согласен получать в течение двадцати лет. Но ты поклянись по своей вере, что Москва будет выплачивать дань, даже если тебя не станет!
— Крест-то мой твои послы забрали, — упрекнул хана Василий, распахивая ворот рубахи. — Грудь без креста погана!
— Хорошо, князь, будет тебе крест. Эй, ички! — позвал хан. И, когда в покои вошла стража, скомандовал: — Принесите мне голубой ларец, что стоит в спальной палате.
— Слушаюсь, господин, — не жалея спин, согнулись слуги.
Слуги вернулись через минуту, один из них держал в руках голубой ларец. Князь залюбовался: тонкая работа, тонкие плиточки бирюзы походили на кусочки неба.
— Достань оттуда крест.
Слуга осторожно, словно боялся пораниться о крышку, вытащил за золотую цепь распятие. На его лице отразилось презрение. Он словно боялся уколоться о края креста, как если бы они были начинены ядом.
Улу-Мухаммед смело взял крест и протянул распятие Василию.
— Тебе подойдёт этот крест?
— Чей он? — поинтересовался Василий.
Улу-Мухаммед понимающе закачал головой.
— Я знал, что ты спросишь меня об этом. Этот крест носил великий тверской князь Михаил, убитый вместе с братом в Золотой Орде. Вот смотри, — перевернул хан распятие. — На другой стороне выбито имя великого князя.
Действительно, это был крест великого князя Михаила. Вернулся к Василию крест из прошлого времени, как упрёк московским князьям. Нужно было пролежать ему столько лет в сокровищнице Золотой Орды, чтобы оказаться теперь на ладони московского князя. А разве не по жалобе московского князя Юрия убит князь тверской и великий князь владимирский Михаил Ярославович! И сейчас Василий Васильевич даст на кресте убитого клятву, которая прозвучит запоздалым раскаянием московских государей.
Но как же сняли этот крест ордынцы с тверского князя? Может, рука басурмана сорвала его с шеи князя Михаила, когда он лежал бездыханный, с пробитой грудью? Или, предчувствуя скорую кончину, снял крест сам, чтобы не запачкать его мученической кровью? А может, было всё иначе: крест в любовной страсти сняла с него одна из наложниц хана. Хан Узбек любил перед казнью князей присылать им женщин. Возможно, Михаил и сам оставил этот крест какой-нибудь юной прелестнице, чтобы она подольше не забывала его поцелуев, и уж только потом он перекочевал в ханскую сокровищницу?
Василий хотел спросить об этом у казанского хана, но сумел сдержаться.
Василий Васильевич взял крест, но не так брезгливо, как это делал ханский слуга, вытаскивая его из ларца, и не так безразлично, как держал его Улу-Мухаммед. Великий князь принял крест с должным почтением, ведь так следовало относиться к праху великомучеников, и так же заботливо, как отец берёт на руки своего первенца.
— Я готов дать клятву. — Великий князь надел крест на шею.
Вот так случилось, что крест примирил земли, которым через много лет суждено было стать единым великокняжеским государством. Кто знает, может, и мудр был Юрий, когда вёл спор с сильной Тверью за великое княжение, подчиняя своей власти князей послабее. И женился он на сестре хана Узбека только потому, чтобы обрести ещё большую власть. Смерть его от Дмитрия Тверского в Золотой Орде восприняли многие как освобождение. Непонятен был князь соседям: лопочет по-татарски; пьёт кумыс, как басурманин; не стыдился надевать татарский халат; ханских послов привечает, что братьев родных, а татарам отдаёт лучшие земли в кормление, вытесняя своих на худые поля.
«А разве сам ты теперь не похож на Юрия Даниловича? — думал Василий. — Дань обещаешь непосильную для Русской земли. Татар приведёшь за собой. Ну чем не супостат!»
