Жулио порывисто поднялся, положил руки на пояс, осмотрелся и, обращаясь к Зе Марии, сказал:
— Теперь ты греби! Куда девать тебе силу?..
Эдуарда воспользовалась этим и в два прыжка очутилась на корме, чтобы взять в свои руки управление лодкой, подкрепив приглашение Жулио словами:
— Давай, Зе. Сейчас наш черед.
Зе Мария нехотя встал.
— Я только что намеревался вздремнуть, что, конечно, взбесило бы нашего благородного Сеабру, будь он здесь…
— У тебя еще есть время. Там, в чаще леса… — намекнула Эдуарда. И принялась напевать вполголоса. Как-то давным-давно она увидела на киноэкране негра с изумительным голосом, певшего о своих горестях и своем бунтарстве на корме судна, бороздившего одну из этих сказочных рек Америки, и песня сказала ей больше, чем все перипетии фильма, С тех пор река всегда напоминала ей о музыке, музыке непритязательной и тоскующей.
Жулио, обращаясь к Зе Марии, опросил:
— Поэт Тадеу сказал тебе что-нибудь о журнале?
— Уклонился. Он еще не забыл, что несколько раз угощал меня аперитивами в обмен на обещание написать о нем статью. Когда я спросил его: «Как ты находишь эту вещь?» — он небрежно ответил мне: «Свежа, мой дорогой, свежа». Я даже подумал, что он говорил о салате или о чем-нибудь в этом роде… Он воспользовался этим словечком огородника, чтобы не скомпрометировать себя. Кажется, опасно говорить о «Рампе»; один журналист сказал мне, что в данном случае речь идет о «крамольной литературе».
Лицо Жулио приняло задумчивый вид. Он присел на корточки возле Марианы, и она почувствовала его дыхание.
Навстречу проплыло другое суденышко, набитое бревнами, с парусами, наполненными ветром. Эдуарда махнула ему рукой и так повернула руль, что лодка зацепила кусты на берегу. Мариана сорвала цветок, похожий на колокольчик, и подула внутрь, между лепестками. Жулио нежно провел рукой по ее волосам, его глаза смотрели на нее с лаской, смущавшей ее.
— Греби все время, — попросила Мариана. — Пока река позволит, далеко, далеко.
Зе Мария что-то буркнул, и, было непонятно — не то от недовольства, не то в знак согласия. Она продолжала:
— Чего бы мне хотелось, так это чтобы река унесла нас как можно дальше.
— Я представлю тебя поэту Тадеу. Он сможет оценить твою романтическую жилку. У тебя есть преимущество — невзрывной характер, хотя и ты не свободна от опасностей. Опасностей другого рода…
Жулио нахмурил брови, услышав колкость друга. Ему это не понравилось. И когда Мариана собиралась возразить: «Подозреваю, что он может и меня спутать с салатом», — поцеловал ее в губы, порывисто, чтобы не дать ей времени на ответ. Эдуарда озорно присвистнула, и Зе Мария с презрительной ухмылкой изрек:
— Бедняжки…
Мариана, защищаясь от объятий Жулио, потеряла равновесие и чуть не упала в воду. Эдуарда промолвила:
— Любовь с кораблекрушениями и дуэлями уже не в моде. Это слишком старо.
— Я тоже так думаю, — уступила Мариана, улыбаясь, еще бледная от испуга.
— Что касается вынужденных купаний… — сказала Эдуарда уже со своим обычным хладнокровием. — Однажды на речке, которая протекает возле нашей фермы (она течет в глубине леса и необыкновенно красива), один из наших слуг…
— У вас было много слуг?.. — прервал ее муж насмешливым тоном, который девушка не уловила. Эти напыщенные слова: «возле нашей фермы», сказанные тем, кто хочет забыть, но не может свое прошлое, обожгли его.
— Подожди… Марио, Бернардино… Я уже забыла их имена! Их было человек пять. И они менялись.
В этот момент она отдавала себе отчет в том, что скрывалось за словами Зе Марии, и уныло продолжила рассказ:
— …И один из слуг, уже давно работавший в поместье и обычно сопровождавший нас…
— Вы, богачи, не можете обойтись без лакеев. Платите людям, будто наняли ослов. Что значит для тебя, Эдуарда, слуга?
Она не ответила, только прикусила губу, а глаза ее потускнели. Подстегнутый ее молчанием, Зе Мария повернулся к Жулио:
— И эти люди болтают о социальном уравнивании. Все очень правильно, когда инициатива исходит от них, дозируется ими, но, когда лакеи протягивают руку, чтобы взять то, что по праву принадлежит им…
— Мы отправились прогуляться, Зе Мария, забыть все невзгоды, — отчитал его товарищ. — Оставь эти тирады на более подходящий момент, когда они будут оправданны. Здесь они звучат фальшиво. Неестественность, пронизывающая нас до мозга костей, — разве ты не освобождаешься от нее, когда находишься далеко от города, в окружении природы, например в этом уголке.
