Оставшись один, Абилио растянулся на кровати. Он хотел запечатлеть эмоциональную атмосферу этого дня. И хотя откровение Жулио было для него самым важным, другие события, случайные и менее значительные, напоминали о себе. Было странно, что даже те, кого обычно не очень влекло к общению с ним, раскрывали ему наименее доступные стороны своей личности. Еще недавно поэт Аугусто Гарсия, встретив его в городском парке, где он занимался, пригласил его к себе домой. Абилио не совсем понял причину такого приглашения. Быть может, поэт, постоянно ищущий и ревностно относящийся к очарованию, которое он производил на молодых, давно уже заметил, что острота его шуток не производила впечатления на Абилио и что он не копировал его идеи, а также едкие замечания, как это случалось с другими; поэтому он хотел подействовать на него чем-то необычным. Поэт обитал в небольшой квартирке на одной из крайних улиц университетского квартала, и никому до сих пор не удалось выяснить, какое родство или отношения связывали его со средних лет женщиной, мрачной и жестокой, захлопывающей дверь перед носом тех, кто стремился проникнуть к нему в дом. Кто-то даже окрестил ее «пантерой муз».
В этот день гувернантка, как всегда, была одета в старую и не совсем свежую блузку и исчезла сразу, как только увидела поэта в сопровождении незнакомца. Они поднялись в залу, служившую для самых разных целей, судя по нагроможденной там мебели, среди которой выделялась кровать, напоминавшая алтарь. По всем углам были разбросаны одежда, бумаги и старый хлам. Поэт усадил Абилио на плетеный стул, застонавший под тяжестью его тела, и резко спросил:
— Что вы думаете о поэзии, друг мой, об этом поветрии всех португальцев?
Абилио был обескуражен, но хозяин дома тотчас ответил за него:
— Поэзия, мой юный друг, — это пустословие.
Не позволяйте ей увлечь себя! Живите, живите прежде всего. Быть может, вам уже говорили об этом другими словами, но… Здесь, между нами говоря, я должен предупредить вас: избегайте общения с литераторами. Они вероломны, они могут пожертвовать другом ради низменного соперничества, а иногда выставляют его на посмешище, чтобы сделать себе карьеру. Больше доверяйте своим легкомысленным коллегам, которые вам говорят о пустяках, но делают все с чистой душой. Ох уж эта игра в литературу, изощрение в подлости только для того, чтобы посадить в лужу соперника! Подлецы, мой юноша. И так тащат за волосы славу, что в результате она оказывается лысой.
Абилио, слушая поэта, думал, что тот именно так и поступал, и старался установить связь между глазами проныры и приятным выражением лица.
— Я избегаю их, как вы знаете, — продолжал поэт. — Временами уезжаю в деревню. Но вместо того, чтобы остаться там, возвращаюсь и снова попадаю в их лапы.
— Вам не нравится в деревне?..
— Нравится. Однако полное одиночество давит, как свинцовое небо! Чтобы разжечь мою любовь к простым вещам, мне необходимо время от времени изменять им…
В зале потемнело. И тут-то Абилио с ужасом понял, что в доме нет электрического освещения. Поэт зажег керосиновую лампу, и на ее освещенное стекло, отражавшее язык пламени, налипли беспокойные насекомые. На улице шел дождь. Было слышно, как он стучал по черепице прямо над головой, над потолком. Наконец в такт этой мрачной монотонности дождь начал капать в комнату через щель.
— Когда какой-нибудь поэт увлекает кого-либо к себе в дом, чего ожидает жертва?.. Что тот покажет свои поэмы, неопубликованные сокровища, не так ли? — Глаза поэта стали колючими. — Но я привел вас сюда не для этого.
Он стукнул тростью по деревянному полу три раза с одинаковыми паузами между ударами. Немного спустя в дверях появилась женщина. Она привела двух девчушек почти одного возраста, с волосами, спадавшими на плечи. Они остановились, будто повинуясь приказу. Поэт подозвал их к себе, погладил, затем неторопливо сделал знак, чтобы они удалились. Прежде чем исчезнуть, они одновременно поклонились незнакомцу.
— Прелестные девочки, вы не находите? Я привел вас сюда, чтобы вы познакомились с ними. И чтобы хоть кому-нибудь было известно, что и у меня есть цель в жизни.
