Он сказал, что нет, и долго сопротивлялся, но мама была непреклонна, и наконец он взял один из папиных шарфов.
— За вами нужен глаз да глаз!
— Это предложение? — Он весело взглянул на маму.
Это был единственный проблеск оживления за весь день. Он вроде бы любил Ардбаун и его окрестности, но сегодня смотрел по сторонам молча, со скучающим видом. Мы приехали на холм возле Пайн-Форест, с которого открывался самый замечательный вид на много миль вокруг. Я думала, Кену хоть здесь что-то понравится, но он стоял, засунув руки в карманы, и явно не мог дождаться, пока все вернутся в машину.
— Вы сняли шарф, — упрекнула его я.
— Да, слишком жарко.
— Что-то по вашему виду не скажешь, будто вам жарко.
— Ничего не могу поделать со своим видом, — огрызнулся он, и я сдалась.
На следующее утро я весело постучалась в комнату Кена:
— Доброе утро. Я принесла кофе.
Из-за двери раздался неопределенный звук, который я восприняла как разрешение войти. Открыв дверь, я вдруг поняла, что, во-первых, меня встретило полное молчание, во-вторых, что я чуть не встала в открытый чемодан, и в-третьих, что Кен сидит на кровати в халате.
— Ну и что это тут происходит? — Я потрогала носком туфли чемодан.
— О… э… — запинаясь, выдавил он, — я подумал, что поеду домой с утра, если вы не сочтете меня грубым.
— Вы нормально себя чувствуете? — резко спросила я. — Ведь нет, я права?
— Обыкновенная простуда и легкая головная боль.
— Не удивлюсь, если еще и температура. — Я положила руку ему на лоб. Сухой и горячий. — Ложитесь обратно в кровать, вы заболели.
— Не буду я ложиться в кровать, — по-детски заупрямился он. — Я поеду домой.
— Вы не можете… — начала я.
— Нет, могу. — Голос обрел силу. — Чего я не могу, так это остаться здесь.
Он встал; я заметила, что он тут же оперся на угол тумбочки и не стал двигаться дальше.
— У вас голова кружится? — садистски осведомилась я.
Он с возмущением отверг это предположение и снова сел. Если бы я не знала его как человека, которого ничто не страшило, я бы сказала, что он напуган до смерти тем, что у него дрожат ноги.
— Ничего, смерть вам не грозит, — заметила я. — У вас просто грипп.
Его брови сошлись на переносице.
— Ты оставишь меня в покое? — сердито поинтересовался он.
— Нет, если вы такой упрямый!
— Кон! — раздался мамин голос; она, слегка запыхавшись, вошла в комнату. — Что тут происходит? Вас слышно по всему дому.
— Это все Кен, — бойко ответила я. — У него грипп.
Мама уже смотрела мимо меня на сидящего в халате Кена.
— Грипп? — повторила она, вглядываясь в пылающее покрасневшее лицо и слезящиеся глаза.
— Это просто смешно, миссис Гибсон… — начал Кен.
Мама не дала ему договорить: она распахнула полы его халата на груди и расстегнула пижамную куртку. Пижама была ярко-красная, но — я с удивлением моргала — не краснее груди, которую закрывала.
— Кен, у вас когда-нибудь была корь? — мягко спросила мама.
— Нет.
— Очень на нее похоже. Наверное, вы подхватили ее в детской больнице.
Комбинация маминого ласкового голоса, его испуганного лица и алой сыпи была для меня уже слишком. Я старалась отвести глаза от широкой пятнистой груди, но не могла. Я расхохоталась как сумасшедшая. Кен бросил на меня уничтожающий взгляд.
— Миссис Гибсон, я не могу валяться здесь. Я должен ехать домой.
— Дорогой мой, все, что вы должны, — это позволить позаботиться о вас. Для разнообразия. Ложитесь обратно и укройтесь одеялом. Я позвоню доктору.
Он секунду смотрел на нее, явно желая что-то возразить, а потом, смирившись, закинул ноги на кровать. На меня он и не взглянул.
— Ой, мамочка! — сдавленно хихикала я на лестнице. — Ты была великолепна!
— А ты просто невыносима! — выпалила она. — Кон, как ты могла? Как ты могла смеяться над ним?
К своему изумлению, я поняла, что она говорит абсолютно серьезно.
Вызванный врач сообщил, что подъедет чуть позже.
— Так что, как я полагаю, ты будешь дежурить у постели больного, — заметил Саймон и вопросительно посмотрел на меня. Мы с ним договаривались пойти посмотреть соревнования местных гончих.
— Разумеется нет! — ответила за меня мама. — Она явно не лучшее лекарство для больного!
