— В карцер не посадили? — удивились зеки.
— Я ж говорил, на первый раз простят.
В камеру кинули новичка. Переступив порог, остановился, держа под мышкой матрац, поздоровался. Увидев свободное место, робко спросил:
— Кровать свободная?
— Свободная, — ответил Глаз.
По одному слову «кровать» Глаз понял: человек в тюрьме первый раз. Новичок лет тридцати, черный, коренастый, с заросшим густой щетиной лицом. Видно, кавказец. На нем светло-серое пальто с каракулевым воротником, на голове ондатровая шапка. Когда снял пальто, оказался в темно-коричневом костюме. Под пиджаком — белая нейлоновая рубашка.
— Давайте знакомиться, — сказал он и отошел от вешалки, — меня зовут Чингиз Козаков.
Зеки молчали.
— Как мое имя, — нарушил тишину Глаз, — я и не помню. А кличка Глаз.
Остальные тоже назвали себя.
— Закуривай. — Глаз протянул пачку сигарет.
— Большое спасибо, не курю.
Глаз надеялся отведать сигарет новичка. Каких-нибудь дорогих, с фильтром.
— И не пьете?
— Да, теперь и не пью.
— Почему? — удивился Глаз.
— В тюрьме не поят.
— А если б было, тяпнули бы?
— Выпил бы, — чуть подумав, ответил Чингиз, — с горя.
— Конечно, дубаки тебе и на донышке не оставят, сами выжрут. А вот мы, — Глаз махнул рукой на зеков, — можем угостить. Правда, не водкой. И не вином. У нас бражка есть. Толя, — обратился Глаз к парню, сидевшему за убийство, — зачерпни-ка там кружку.
Толя слез со шконки и подошел к трубам отопления. На них несколько кружек. Взяв одну и стукнув дном о ладонь, спросил — Тебе полную или половину?
— Да как хочешь.
— Полную если вмажешь, не скопытишься? Буянить не будешь?
— Да нет, с кружки не опьянею.
— У нас бражка крепкая. На махорке настоянная. Как шибанет в бошку, очумеешь, — проговорил Толя, держа в руках кружку.
— На махорке настоянная, — растягивая слова, повторил Чингиз, — нет, я такую не пью.
— А ты попробуй полкружечки, — вставил Глаз и стал часто затягиваться сигаретой.
Дым шел на Чингиза, и он, помахав перед собой рукой и разогнав дым, твердо сказал:
— Такую бражку пить не буду.
— Не хочешь — как хочешь, — сказал Толя и, поставив кружку, прыгнул на шконку.
— А что ты испугался, — сказал Глаз. — Я с утра полторы высосал, и ничего. Башка только трещит.
Наступило молчание.
— А ты сам откуда? — спросил Глаз.
— Из Тюмени.
— По какой статье?
— По сто семьдесят третьей.
— Что-то такой не знаю.
— За взятку.
— А-а-а, — Глаз почесал затылок. — Давал или брал?
— В милиции сказали, что брал, — улыбнулся Чингиз.
— А кем пахал?
— Кем работал?
— Аха.
— Заместителем начальника строительного управления.
— Охо! — воскликнул Глаз. — И в партии состоял?
— Состоял. — Чингиз опустил глаза.
— Из партии нагнали?
— Да.
— Не переживай, может, восстановят. — Глаз помолчал. — Слушай, а должен ли член партии платить членские взносы со взятки?
Зеки чуть не забалдели, но смеяться нельзя. Чингиз, чуть подумав, ответил:
— Коммунист не должен брать взяток.
— А если коммунист взятки берет, должен ли он взносы платить?
Чингиз не ответил. Тогда Глаз сказал:
— Я так думаю: настоящий коммунист должен платить членские взносы со взятки. Потому что он — настоящий коммунист.
Глаз закурил новую сигарету.
— У нас как-то в КПЗ начальника посадили, так он с таким кешелем пришел. — Глаз обрисовал руками здоровенный кешель. — А у вас — маленький.
— Это еда. У меня на складе чемодан забрали.
— Чемодан! — воскликнул Глаз. — И что там было? Водяры не было?
— Водки не было, — Чингиз улыбнулся, — белье, одежда теплая. Правда, одеколон был и свежесть.
— Мать моя тюрьма! — Глаз запрокинул голову и закрыл глаза. — Чингиз, тебе что-нибудь из чемодана нужно?
— Конечно.
— А если чемодан принесут, отдашь одеколон?
— Отдам.
— А свежесть?
— Отдам.
Глаз знал, что чемодан в камеру не пропускают, но все равно сказал:
— Стучи в кормушку. Подойдет дубак, скажи, что на складе необходимые вещи оставил. Если поведут, сунь незаметно одеколон в карман.
Чингиз постучал в кормушку. Подошел надзиратель.
— Товарищ сержант…
— Не товарищ, а гражданин, — перебил дубак, — твой товарищ — тамбовский волк. Чаво?
— Да я на складе вещи в чемодане оставил, а некоторые нужны. Нельзя ли принести?
