Утром заправили кровати и убрали кружки с труб.
— Ну, — сказал Подвал, — зовем воспитателя.
Юрий Васильевич, добряк воспитатель, перешел работать во взрослую колонию, и пришел старший воспитатель майор Рябчик. Осмотрев камеру, восторга не выразил.
— Что звали? — спросил.
— Павел Семенович, хороший у нас порядок?
— В других камерах не хуже. Чего хотите?
— Мы хотим, — сказал Масло, — курева.
— Бросьте курить да еды больше покупайте. — Он помолчал. — Хорошо, к вечеру будет. — Рябчик еще помолчал. — Ну, Петров, как дела?
— Дела, Павел Семенович, плохи. Посмотрите, у меня уши опухли.
Перед ужином надзиратель подал две пачки махорки. Парни взревели.
— Мало, — кричал Масло.
— Вот петух, — орал Подвал.
— Пидар, — гаркнул Глаз.
После ужина Глаз два раза стукнул по лампочке. Минут через десять она потухла, и парни загоготали. В темноте полетели подушки. Кто-то швырнул на пол шахматы, и фигуры запрыгали по полу. В камере стоял визг. Дежурный принес новую лампочку.
— Так, — сказал Глаз, — я сейчас Рябчику мат поставлю.
Он поднял с пола черного короля и запустил в дверь.
— Пидар-Рябчик, это тебе шах.
Снова схватил швабру и постучал по лампочке.
— В темноте лучше поставлю.
Надзиратель открыл кормушку.
— Что, опять перегорела? Вот напишу рапорт.
— Пиши, пиши. — И Глаз с силой пнул тазик от бачка с питьевой водой. Тазик перевернулся, обдав дубака брызгами.
— Петров, — сказал дубак, — я сейчас тебе поставлю мат. Пойдешь в карцер новую партию играть.
В карцере тепло, на дворе — весна. Глаза тянуло на улицу.
В соседнем карцере сидела женщина и часто стучала крышкой параши. Стук звонкий. «Как она так звонко стучит?» Глаз подошел к параше и стукнул крышкой. Удар получился глухой.
— Соседка, как ты так звонко стучишь парашей? — крикнул Глаз. — И что, у тебя параша автоматическая?
— Я к крышке привязала резинку, — ответила женщина. — Подниму, а затем отпускаю. Дубак, падла, пусть рехнется от этого стука.
— Дубак не рехнется, мы — точно. Ты где резинку взяла?
— Где, — женщина засмеялась, — из трусов выдернула.
— Они у тебя не спадают?
— Я их узлом завязала.
— Тебя как зовут?
— Мария.
— А сидишь за что?
— За хулиганство. Год дали.
— Что натворила?
— Муж работал в зоне. Дубаком. Жила в Лабытнангах. Он пил часто. Любовницу имел. Я как-то пришла к нему на работу, у меня на него накипело, и побила стекла на вахте, прибор какой-то сломала. Вот меня муженек и упрятал.
Хотя Мария и толково рассуждала, но по выходкам напоминала сумасшедшую. Миской, из которой пила, несколько раз зачерпывала в параше и плескала в лицо надзирателям.
Под стук параши, под матерки и песни Марии Глаз отсидел пять суток.
Разводящий повел Глаза не в камеру, а на склад. А матрац-то в камере остался. Глаз получил постельные принадлежности, и разводящий привел его к карцеру.
— А почему снова карцер?
— Будешь сидеть на общих основаниях.
Разводящий открыл топчан, Глаз расстелил матрац и забегал по карцеру.
— Старшой, я на общем основании? — постучал он в кормушку.
— На общем.
— Ну тогда возьми у малолеток пачку махорки, газету и коробок спичек. Сделай доброе дело.
Дубак принес.
— Вот спасибо. Пусть у тебя на огороде урожай будет богатым.
— Да нет у меня огорода. Я в казенном доме живу.
— Тогда пусть жена хорошо кормит, а не так, как нас хозяин.
— Ну и чудак ты, Петров, сидеть тебе теперь в карцере долго. Добился.
На следующий день после прогулки Глаз разделся по пояс и лег на бетонный пол. Решил простыть и попасть в тюремную больничку. Он отчаялся. Отсидеть пять суток в карцере для него ничего не стоило. Но сколько теперь?
Два дня валялся на бетонном полу. Заслышав шаги, вскакивал и падал на топчан.
Ему захотелось плакать. Может, станет легче. Он, распластанный на бетоне, силился заплакать. Но слез не было.
Лежа на бетоне, вспомнил Веру. «Она, наверное, сейчас гуляет на улице. А правда, что она сейчас делает? Может, в кино собирается? А может, на свидание? Верочка, милая, будешь ли ты моей?»
Глаза бесило — не может заболеть. Люди чуть простынут, и сразу температура. А тут никакая холера не берет.
«Господи, освободи меня от карцера».
И правда, будто Бог услышал Глаза: его забрали на этап. Какая радость! Конец карцеру! Да здравствует родная КПЗ! «Улица, улица, я увижу тебя из окна «воронка»!»
