Марк ожидал, что его приведут в какой-то каземат, где начнут выпытывать какие-то подробности чего-то, о чём он и не догадывался, однако в результате они оказались в офисном помещении с окнами, техникой, стульями и сервером со множеством подведённых к нему проводов.
Вдоль стены рядком располагались четыре компьютерных терминала.
– Садись за любой, – предложил Хубер, и Головин сел за ближайший.
– Какие документы ты проверял, финансовые?
– Да, – произнёс Головин и сам не узнал своего голоса.
– Ну, давай, открывай вот эту папочку, бери первый документ и продемонстрируй нам, что и как ты проверяешь. А мы постоим посмотрим.
Головин неуверенно открыл папку, оценил количество файлов и несколькими нажатиями клавиш соединил их в один массив, после чего запустил скоростной просмотр, но не очень быстро.
Требовалось немного пообвыкнуться в новой обстановке.
У Ахмеда в офисной комнате, хотя и пованивало какими-то заплесневелыми препаратами, украденными по случаю при перефасовке, но там Головин работал много раз, и ему было комфортно, а тут, несмотря на чистый воздух и отсутствие приглушённого шума сортировочных аппаратов, он чувствовал себя неловко.
– Не обращай на нас внимания, парень, представь, что мы мебель, – сказал Хубер, и сам засмеялся своей шутке.
– А не сумеешь расслабиться, мы тебе втащим.
– Что ты сказал? – спросил Головин, поворачиваясь к Марсалесу.
Тот неуверенно взглянул на Хубера, ища у того поддержки.
– Не обращай на него внимания, он больше не проронит ни слова, – сказал бухгалтер и так посмотрел на экзекутора, что Марк понял – сейчас бухгалтер на его стороне.
И вернулся к тексту.
После этой небольшой стычки он почувствовал себя увереннее, поэтому ускорил прокрутку массива и стал видеть эти вспышки несогласованности, с их конкретными адресами. Раз, раз, раз – они мелькали, словно изображения фруктов на игровом барабане.
– Всё, – сказал Головин, останавливая процесс.
– Что «всё»? – уточнил Хубер.
– Я всё проверил.
– И что там?
– Записывайте или запоминайте: два-двенадцать-четыре, семь-семь-восемнадцать, четырнадцать-восемь-два…
Головин назвал пару десятков мест, где он увидел несоответствия, и поначалу Хубер записывал, не переспрашивая и успевая за быстро говорящим Марком, но потом улыбнулся и бросил ручку.
– Почему вы перестали записывать? – спросил Головин, закончив перечисления.
– Я помню все эти документы, я же сам их готовил. Первым ты называешь страницу, потом – абзац и строку, правильно?
– Да.
– Я почти сразу понял твой код. И самое интересное – ты вскрыл всю нашу «кухню».
– Это плохо?
– Ну, во-первых, это круто. А, во-вторых, хорошо, что ты не госревизор. Те проглатывают наши подтасовки даже без подмазки. А ты заметил.
Хубер помолчал, потом наклонился к Головину и спросил:
– А как ты это делаешь? Там же по цифрам всё сходится – всё чисто, не придерёшься.
– Не знаю. В массиве данных должна быть своя гармония, своё устройство. Даже корявый текст имеет свою упорядоченную структуру. Как только они нарушаются, появляется что-то вроде узелка на верёвке.
– Допустим. А как ты его видишь?
– Я не знаю. Просто однажды начал за собой замечать, что могу быстро находить в текстах или вычислениях ошибки. Потом стал немного на этом зарабатывать. Вот и всё.
– Ну что же… – произнёс Хубер, почесав подбородок. – Надо будет подумать, как тебя лучше применить. Это умение хорошее, главное – его пристроить правильно.
– А какой программой вы пользуетесь для составления документации?
– А какие ты знаешь?
– «Порцион», «бэ-эс», «эн-плюс». Это самые ходовые.
– Молодец. У нас «бэ-эс», но доработанный. Индивидуальная модель. А почему ты спросил?
– Просто так, – сказал Головин, пожав плечами, – просто любопытно, какими программами пользуются серьёзные компании.
На самом деле, Марк спросил не просто так, он, как и в последний раз у Ахмеда, увидел второй, более глубинный слой рассогласований в структуре самого программного кода. Однако сообщать об этом Хуберу не стал. Интуиция подсказала ему, что это лишнее.
– На, вот тебе планшет. Возьми стило и несколько раз воспроизведи свою подпись.
– Зачем? – спросил Головин.
