Она машинально сказала «здесь», потому что родной город ее теперь не принимал, как не принимала раньше Москва.
— Через годок-другой сама прибежишь, — ощерился Славик. Саша с неприязнью заметила, что у него гнилые передние зубы. В Грачах была плохая вода. — Я не гордый, подожду. А через десять лет тебе и билет в кино уже никто не купит. Так дашь, задарма.
И он ушел. Саша какое-то время сидела, стиснув зубы. Потому что он был прав. Пока погода была хорошая, и дневная температура стабильно поднималась до двадцати градусов, и Саша прибывала в благостном умилении.
Бабье лето в Грачах было сказочное, совсем как на картинке в детской книжке. Озеро похоже на мятный леденец в шоколадных камышах, а холмы вокруг него на складки зеленого бархата. По берегам стояли бесчисленные машины, уже никто не купался, только удили рыбу. По озеру бесшумно скользили лодки, небо над ними было высокое и бездонное, Саша то и дело запрокидывала голову, чтобы его как следует рассмотреть. Курлыкали журавли, улетая на юг, и Сашина душа вся была в этом журавлином клине, тоже тянулась к теплому морю.
Наступили холода, но машин на озере не стало меньше. Саша поняла, что здесь рыбачат затем, чтобы сэкономить на еде, а возможно, и разжиться деньгами, продав улов на рынке. Так будет и зимой, когда все застывшая озерная гладь покроется пробуренными в ней лунками.
Вот тогда-то Саша и запаниковала. Последний год в Москве она тоже жила воспоминаниями, но они особо не терзали, потому что очень уж много было работы. Да и надежда еще не умерла: сделать карьеру или разжалобить тетку и вернуть себе все. Саша считала себя королевой в изгнании. Здесь же она была ссыльной, и права ее оказались сильно урезаны. По гарчевским меркам уже старая для замужества и деторождения, с подмоченной репутацией, не престижной и не денежной работой, — этот статус котировался ниже среднего. К тому же Сашина память стала похожа на талую землю, с которой постепенно сходили все льды и снега. Она все больше подсыхала, воспоминания в конце концов дали всходы, а через полгода и положенный обильный урожай.
Саша томилась в своей библиотеке, погружаясь в грезы. Вот они с Тафаевым прилетают на Мальдивы. Трансфер до отеля — гидросамолет. У Саши мгновенно закладывает уши, кажется, что голова вот-вот лопнет. Но в груди в это же время готово взорваться от бешеного восторга сердце. Потому что внизу захватывающая красота! Бирюзовый океан, ласкающий изумрудные острова с белоснежными пляжами.
Они приземляются на понтон, и тут же приплывает лодка — дони. На пристань они высаживаются под бой барабанов. Короткая процедура регистрации — и вот они с Юрой в шикарной вилле на воде. Саша без сил валится на гигантскую кровать под балдахином. Над ней нагибается улыбающийся Тафаев:
— Хочешь шампанского?
Неслышные слуги предугадывают каждое их желание, а ливневый душ под открытым небом легко смывает усталость. На закате они с Юрой опять занимаются любовью, прямо под звездами, на своей водной вилле. Вокруг — океан. Вода в бассейне на вилле сказочно теплая. А эти мальдивские закаты! Как же они хороши! Они не красные, не багровые, а рубиновые. Караты искрящегося огня солнце щедро ссыпает в воду, темнеющую прямо на глазах. На светящиеся окна водной виллы приплывают рыбы, немые свидетели их с Юрой мальдивской любви. Да еще любопытный рум-бой, который с детской наивностью спрашивает наутро, почему не смята постель? Мадам поругалась с мужем? А они спали под звездами. Там же занимались любовью. И когда они с Тафаевым возвращаются с ужина, там, под звездами, уже приготовлено роскошное ложе, усыпанное лепестками роз…
Она вздрогнула и открыла глаза. Где я? Господи, да в Грачах! У тетки в библиотеке. На ужин жареная картошка и салат из помидоров-огурцов. Сметана или масло? Вот и весь выбор!
Особенно неприятно было думать о Ленке Поспеловой, которая наверняка сейчас где-нибудь отдыхает. В конце концов Саша поняла, что готова абсолютно на все, чтобы еще хоть разок слетать на Мальдивы. И с ветерком прокатиться по Кутузовскому на новеньком «Мерседесе», за рулем. Сходить в дорогой ресторан, чтобы избавиться от привкуса грачевской сметаны, которой мать щедро сдабривает любую еду, хоть рассольник, хоть жареную картошку. В общем
