В это время двое чрезвычайно элегантных клиента в белых костюмах, в пальто и при галстуках — двое русских, почудилось мне по их легкому акценту, — встав на пороге, раздумывали: войти иль не войти. Видимо, пришли они сюда впервые, наверное, им рассказывали про это место, и они колебались, казалось, между желанием, соблазном и великим страхом. Один из них, красавец-юноша, повторял другому уже более минуты, с улыбкой слегка подначивающей, слегка вопросительной: «Ну, в конце концов, наплевать?» Но сколько бы он ни говорил этим, что в конце концов последствия безразличны, судя по всему не настолько уж ему было «наплевать», потому что за этими словами следовало не движение внутрь, но новый взгляд, новая улыбка и новое «ну, в конце концов, наплевать?» «В конце концов наплевать» — один из бесчисленных образчиков того славного языка, столь отличного от употребляемого нами повседневно, в котором волнение отклоняет то, что мы намереваемся сказать, и заместо него распускает совершенно иные обороты, всплывающие из неведомого озера, где и плавают все эти выражения, не связанные с нашей мыслью — этим ее, в сущности, разоблачая. Помнится, как-то раз у Альбертины, — поскольку Франсуаза, не замеченная нами, вошла в ту минуту, когда моя подруга была, совершенно нага, рядом со мной, — против воли вырвалось, потому что она хотела меня предупредить: «Смотри-ка, прекрасная Франсуаза». Франсуаза, которая к тому времени видела уже не очень ясно и только-то прошла через комнату, довольно далеко от нас, конечно же, ничего не разглядела. Но уже эти необычные слова, «прекрасная Франсуаза», которые Альбертина не произнесла бы ни за что в жизни, свидетельствовали о своей причине; Франсуаза почувствовала, что Альбертина подобрала их наугад от волнения, и, не нуждаясь в пристальном зрении, чтобы догадаться обо всем, пробормотала на своем говорке: «Путана». Другой раз, много лет спустя, когда Блок, ставший к тому времени отцом семейства, выдал одну из своих дочерей за католика, некий невоспитанный человек сказал ей, что он слышал вроде, будто отец у нее еврей, и спросил, какая у нее точно девичья фамилия. Девушка, урожденная м‑ль Блок, произнесла фамилию на немецкий лад, как сказал бы герцог де Германт: «Блох».
Патрон — вернемся на сцену отеля (куда двое русских все-таки решились войти: «в конце концов наплевать») — еще не пришел, но тут явился Жюпьен, сетуя, что слишком громко говорят, что соседи могут донести. Но заметив меня он остолбенел: «Выйдите все на лестницу». Присутствующие уже встали, когда я ему ответил: «Было бы проще, если бы юноши остались здесь, а мы с вами на минутку отлучились». Волнуясь, он за мной последовал. Я объяснил ему, отчего я здесь. Доносились голоса клиентов, которые спрашивали у патрона, не может ли он свести их с ливрейным лакеем, служкой, чернокожим шофером. Все профессии интересовали старых безумцев, войска всех армий, союзники всех наций. Некоторые испытывали особую тягу к канадцам, подпав — быть может, неосознанно, — под очарование их акцента, столь легкого, что невозможно разобрать, что он напоминает: старую Францию или Англию. По причине юбок, а также оттого, что иные романтические грезы вплетаются в подобные мечты, шотландцы были нарасхват. И поскольку всякое безумие подвергается воздействию чего-то личного, и подчас усугубляется им, старик, уже удовлетворивший, вероятно, все свои прихоти, настойчиво требовал познакомить его с каким-нибудь увечным. Слышались медленные шаги по лестнице. По присущей ему болтливости Жюпьен не удержался и рассказал мне, что это идет барон, что допустить нашу встречу ни в коем случае нельзя, но если мне угодно войти в комнату, смежную с передней, в которой сидели молодые люди, то он сейчас откроет маленькое окошко — эта хитрость была им придумана для де Шарлю, чтобы тот мог наблюдать, не будучи никем замечен, а сейчас, сказал мне Жюпьен, ради меня этот трюк будет обращен против барона, «только ни звука». Он втолкнул меня в темноту и исчез. Впрочем, других комнат в его распоряжении не было, потому что отель, несмотря на военное время, был набит битком. Ту, из которой я только что вышел, уже занял виконт де Курвуазье — он оставил Красный Крест в *** на два дня и решил часок поразвлечься в Париже перед встречей в замке Курвуазье с виконтессой: ей он скажет, что не успел на поезд. Он не подозревал, что в нескольких метрах от него находится де Шарлю, не более о присутствии виконта догадывался барон — он никогда не встречал у Жюпьена своего кузена, а последний тщательно скрываемого имени виконта установить не сумел.
