— Есть у кого-нибудь хоть сколько-нибудь шиллингов или шестипенсовых монет?
Генри пошел в свою комнату и вернулся с пригоршней мелочи. Дина схватила ее и кинулась вниз по лестнице.
Телефон на другом конце звонил, прерываясь. Дина хорошо представляла, как звонок разносится по старому дому. Наконец трубку подняла миссис Миллер, приходящая прислуга.
— Это ты, Дина? О, дорогая, что тут творится! Они пытались связаться с тобой…
— Что же случилось, миссис Миллер?
— Твоя мама. Дорогая моя бедняжка, это ужасно! Она поднялась в шесть утра, отправилась в уборную, и ее хватил удар. Бабушка не спала, она слышала, как та спускалась, и вдруг — бум! Когда бабушка нашла ее, она лежала ничком на пороге ванной. Я думаю, она почувствовала себя плохо, поэтому и пошла вниз. О, дорогая, какой ужас, какое потрясение!
— Но что же такое с ней?
— Я не могу сказать. Ее увезли в больницу — в главную, конечно, — увезли на скорой помощи, и твои бабушка и дедушка поехали с ней. Там обследуют ее врачи. Надеюсь, они выяснят что-нибудь, но…
— Хорошо-хорошо, миссис Миллер, я еду домой. Нет, прямо в больницу. Скажите дедушке, ладно, если он позвонит.
— Да, хорошо, Дина. О, дорогая! Мне так жаль…
— Это не ваша вина, миссис Миллер, — говорила Дина, будто сейчас самым важным было утешить прислугу. — Ведь они же могут сотворить чудеса, правда? Она ведь жива еще, да?!
Но к тому моменту, когда Дина добралась до больницы, ее мать умерла. Дедушка и бабушка все еще были там, в комнате, специально отведенной для родственников, понесших тяжелую утрату. Они сообщили, что Рут скончалась всего десять минут назад и что они были рядом с ней до конца. Мона была в плохом состоянии, постоянно утыкалась лицом в скомканный носовой платок, но в лице деда читалось даже какое-то торжество. Да, думала Дина, он слишком черств, чтобы причитать и жаловаться, но было даже что-то неестественное, неприличное в его спокойствии и, как обычно, натянутой на лицо маске торжественности, какую она видела сотни раз; ни одна черточка не изменилась, только появилось злорадство в глазах.
— Твоя мать покинула нас, — произнес он с расстановкой. — Отправилась в мир иной, где боль и грех не могут тронуть ее, она за пределами этого мира, где эгоизм и легкомыслие дорогих ей людей могли причинить ей боль. Как давно ты приезжала домой навестить ее, Дина? Слишком давно. А теперь вот поздно. Ты не приехала позаботиться о ней при жизни, а теперь она мертва.
Дина смотрела на него в ужасе:
— Что ты имеешь в виду?
— Твоя мать очень скучала по тебе. Очень! Доктора говорят, что она умерла от кровоизлияния в мозг, но я знаю, что она умерла, потому что сердце ее было разбито.
Дина резко вздохнула, прижала руки к губам, слезы неожиданно хлынули из глаз.
— Преподобный отец, сейчас не время говорить об этом, — медсестра, проводившая Дину к родственникам, резко вмешалась в разговор. Она казалась шокированной и разозленной словами деда. Обняв Дину за плечи, она сказала: — Ты хочешь увидеть свою маму, дорогая? Пойдем со мной. — Мона попыталась последовать за ними, но медсестра остановила ее движением руки. — Я присмотрю за ней. — В коридоре она крепко сжала руку Дины: — Не обращай на него внимания, дорогая моя. Он расстроен. Люди ведут себя как угодно, когда они не в себе.
Дина кивнула, но слезы все еще душили ее, горе и ощущение вины терзали душу. Да, она должна была приезжать домой чаще. А у нее вся жизнь концентрировалась лишь на одном — на колледже. Но дело было не только в этом. С тех пор как она переехала в студенческую квартиру, началась следующая стадия ее освобождения от догм и табу, которые довлели над ней с детства. И единственное, что нужно было для укрепления свободы — избегать посещений дома. И визиты, которые она наносила родным по выходным, были лишь данью почтения. Впервые в жизни Дина чувствовала настоящую свободу.
Но теперь свобода, будто ловушка, захлопнула двери за ее спиной. Как она могла быть столь эгоистична?! Она отодвинула мать на второй план своей жизни, теперь слишком поздно что-либо менять.
Рут лежала в боковой комнате. Она выглядела умиротворенной, спокойной, будто просто спала, ее тело еще не тронула печать смерти. Но Дина ни разу не видела покойника, поэтому отшатнулась назад к двери, боясь войти.
