Непрядов подмигивал приунывшему минёру, давая понять: "Спокойно, Ванечка, не вешай нос и держи хвост морковкой! От командирского гнева до милости, как и наоборот, не больше одного шага..."
Ночью Непрядову разрешили пару часов отдохнуть. На это время не предполагалось никакой сложной штурманской работы. Лодка по-прежнему шла на глубине постоянным курсом и неизменной скоростью. Егор сдал прокладку остававшемуся на вахте минёру, записав в ходовой журнал координаты последней точки по счислению, и отправился в отсек электромоторов. По общему убеждению, это было самым тёплым и сухим местом на всей лодке, чем-то вроде подводного филиала небесного рая. Непрядов не смел отказаться, когда Симочка предложил роскошный отдых на пробковом матрасе в его электромеханических владениях.
Блаженно позёвывая и предвкушая приятный сон в тепле, Егор миновал жилой отсек, протиснулся боком между застопоренными, давно остывшими дизелями и, надавив на задрайку, отворил выпуклую крышку лаза в соседний отсек. Ровно гудели упрятанные в трюме под паёлами гребные электромоторы, громоздившиеся над ними короба станции управления, будто деревенские печки, дышали живительным теплом. Симочкин матрас притулился в тесном закутке по левому борту. Непрядов с облегчением рухнул на него, сунув под голову свёрнутую меховую куртку. Он глубоко вздохнул, потянулся и закрыл глаза, приготовившись провалиться в бездну сновидений. Монотонный гул моторов успокаивал и постепенно растворял сознание. Чуть вибрировал корпус. Было слышно, как тугие подводные струи шершаво лизали борта и днище лодки.
За соседней переборкой неожиданно раздался хлопок и тотчас возник какой-то неясный шум. Непрядов очнулся, стараясь понять, что случилось. Ещё через несколько мгновений раздались встревоженные голоса, топот ног. Сообразив, что в соседнем отсеке творится что-то неладное, Непрядов рывком вскочил на ноги. Он бросился к закрытой двери и начал ударами ладони торопливо выбивать задрайки. Дверь вскоре поддалась, и Егор шагнул через высокий комингс в полутемень кормового отсека навстречу откуда-то хлеставшей воде. Не успел снова захлопнуть дверь, как в неё напористо полез Хуторнов.
- Ты ещё зачем?! - заорал на него Егор, стараясь выпихнуть обратно. Только матрос всё же ухитрился нырнуть ему под руку и таким способом проскочить в отсек.
Ругать настырного акустика было некогда. Егор принялся герметизировать дверь. Хуторнов тем временем вцепился в маховик аварийного клапана и стал его что есть мочи дёргать, стараясь открыть. Забившийся было с перепугу в угол отсека молодой торпедист Ворохов наконец-то пришёл в себя и начал акустику помогать. Клапан оказался закрученным на совесть и никак не хотел поддаваться. Потеряв терпение, Хуторнов даже матернулся. Наконец, застоявшийся воздух тугой волной шибанул по барабанным перепонкам. А вода тем временем продолжала прибывать, поднявшись уже выше колен. Не прошло и нескольких минут, как все трое оказались в ней уже по пояс. Подлодка начала давать дифферент на корму.
Цепляясь за трубопроводы, матросы льнули к переборке и с ужасом глядели на медленно поднимавшуюся тяжёлую воду. В мазутных пятнах, мутная, она лениво покачивала на своей отполированной поверхности разный отсечный хлам: ободранные доски, промасленную ветошь, чью-то старую ушанку.
Все трое молчали. Каждый из них уже бессилен был что-либо предпринять. Оставалось уповать на спасительное противодавление сжатого воздуха, который всё сильнее давил на уши. Вода и воздух словно грудью сшиблись, стараясь друг друга потеснить, и люди молча ожидали, чья возьмёт.
Впервые в жизни Егор так явственно осознал свою полную беспомощность, невозможность что-либо предпринять во спасение себя и других. Лишь последней искоркой надежды мелькнуло нечто крамольное для него, услышанное им ранее от деда: "Отче наш, Иже еси на небесех, да святится имя Твое... Да святится имя Твое..." И он ухватился за эту фразу как за спасательный круг, повторяя её снова и снова. Потому что продолжения молитвы не знал, впрочем, как не знал многое из того, чем жил его дед и все прочие предки духовного звания - вплоть до самого Непряда.
